Яков Тайц - Находка

— Нельзя! Мёртвый час.

— Дяденька, — сказала запыхавшаяся Таня, — мне очень надо… Зотову… Лидию Мироновну…

— Знаю. Только потом. А сейчас никак!

— Почему, дяденька? Ведь это моя мама!

— Знаю. А хоть бы мама, или бабушка, или тётя — всё равно нельзя. У нас режим.

— А когда он уйдёт?

— Кто уйдёт?

— Режим.

Сторож с недоумением поглядел на Таню:

— Режим — это, стало быть, расписание, распорядок. Понятно? Как мёртвый час окончится — пожалуйста, навещайте, гости, наших больных, а сейчас нельзя.

— А когда он кончится?

— Мёртвый час-то? Да часика через два. А ты посиди на лавочке или в лесу погуляй, цветочков для матери нарви. Ей приятно будет.

Таня растерялась:

— Два часа я не могу. Мне надо ей письмо передать.

— Какое такое письмо?

— Вот! Срочное письмо. — Таня показала сторожу плоскую заржавленную коробку. — Это от папы. Он писал много лет назад. Здесь, в окопах. А сейчас я нашла. Вот. Видите?

Сторож посмотрел на ржавую коробку, на книжечку, покачал головой и сказал:

— Ну ладно, раз такое дело, ступай! Только потише, а то мне выговор через тебя будет. Потому как у нас режим…

Но Таня уже не слышала его. Она бежала по аллее. Песок скрипел под ногами. На большой клумбе покачивались диковинные цветы. Посерёдке блестел зеркальный шар. В нём всё отражалось.

Аллея привела Таню в тенистый парк. Там были гамаки и низенькие полотняные стулья. На них не сидишь, а почти что лежишь. Но как найти маму, когда все больные одинаково одеты в полосатые костюмы — полоска белая, полоска голубая!

Вдруг Таня услышала знакомый голос:

— Танюша!

Таня оглянулась. Неподалёку, под толстой красной сосной, на полотняном стуле лежала мама. На коленях у неё была открытая книга. Но мама не читала её, а, видно, лежала и думала. Таня бросилась к ней:

— Мамочка, я тебя ищу!.. А все одинаковые…

— Какая ты чумазая! — сказала мама. — Стыдно будет тебя здесь знакомым показать. А Лёша где?

— Он там… Копает ещё… всякие черепки.

— Сейчас пойдём умоемся, а то на тебя смотреть страшно. Ну, а ты-то что-нибудь нашла в курганах?.

— Нашла, — сказала Таня и протянула маме плоскую ржавую коробку. — Вот!

Мама посмотрела на коробку:

— Зачем это тебе, Танюша? Ведь ты уже большая. Смотри, руки все в ржавчине. Брось её сейчас же!

— Нет, мама, — сказала Таня, — бросить нельзя, потому что там письмо.

— Какое письмо?

— Письмо… — Таня помолчала. — Очень простое письмо, мама… От… папы.

— Что?..

Мама побледнела и крепче взялась за палки низенького полотняного стула.

— Вот, посмотри! — Таня открыла коробку и протянула маме маленькую книжечку. — Только они слиплись. Тут сверху написано: «Шестнадцатого октября сорок первого года». А дальше про тебя… и про Лёшу… и про меня…

— Погоди!

Мама откинулась на полотняную спинку, минутку лежала с закрытыми глазами, потом медленно поднялась, села и сказала:

— Давай!

Она взяла книжечку и стала осторожно отделять одну страничку от другой. Один листочек чуть надорвался, и Таня вскрикнула.

Все листочки были исписаны всё тем же торопливым карандашом.

Мама разложила листочки по порядку на книге, которая лежала у неё на коленях, потом нагнулась и стала медленно и негромко читать:

— «Дорогие мои мать, жена, сын и дочка. Пишу в окопе. Немецкие танки прут один за другим. Похоже, что больше не увидимся. Я смерти не боюсь. Если погибну, то ведь это за вас, за мою семью, за Москву, за Родину. Верю, мои родные, мои хорошие, вернётся к вам счастье. Помните: оно куплено дорогой ценой. Помните это всегда. Берегите его. Книжечка кончается. Ладно, больше мне её не курить. Вот опять ползут, окаянные! Крепко целую вас. Про…» Про… щайте! — закончила мама, и белые руки её с папиросными листочками опустились на колени…

— Прощайте! — как эхо, повторила Таня. Она стала на колени возле низенького стула, заглянула маме в глаза:

— Мамочка, это папа писал, правда? Скажи, правда?

Мама пересчитала папиросные листочки. Их было восемь. Она сложила их стопкой и разгладила. Они тихонько шелестели.

— Ну, скажи, мама, это папа, да?

Мама прижала Танину растрёпанную голову к себе, поцеловала её в самую макушку и сказала:

— Доченька, по почерку трудно сказать… Ведь это писалось в страшную минуту… Всё-таки я думаю, что это он. Будем считать, что это папа.