Лидия Чарская - Лизочкино счастье

— Зачем это? — говорили ей удивленные товарищи, — мы и без твоих подарков будем тебя всегда помнить!

В вечер спектакля Лиза волновалась ужасно. Мальвина Петровна, одевавшая ее в уборной, несколько раз принималась успокаивать начинавшую было плакать девочку.

— Что за вздор так трусить! — попробовал строго прикрикнуть на девочку Григорий Григорьевич, видя, что она вышла из уборной с подпухшими глазами. — Бояться нечего! Нельзя же все время играть одни сказки… Ну, смотри же, будь молодцом!

— Я постараюсь, — робко шепнула Лиза и, стряхнув с себя ненужный страх, вышла на сцену.

В этот вечер театр был полон — и взрослыми, и маленькими зрителями. Детишки, одетые, ради торжественного спектакля, в праздничные платьица — белые, розовые и голубые — казались нарядными цветочками, выросшими в партере театра.

Но Лиза ничего не видела со сцены. Лишь только она перешагнула порог, то словно позабыла, что она, Лиза, играет в последний раз, что на завтра ее ждет отъезд и прощанье с друзьями, а через два, три дня она увидит маму… И радость, и горе, и незнакомое будущее—все это было забыто Лизой. И сама она уже была больше не Лиза, а сиротка Маша, которую странствующие акробаты крадут у её больной матери. Она страдала страданьями Маши, которую мучили и били за то, что она не умела проделывать замысловатые штуки, которые требовал от неё хозяин. Судьба Маши была похожа на судьбу Лизы — и это много помогло девочке в её игре. Она играла так хорошо, как редко могла бы играть настоящая взрослая актриса.

Не только дети, находившиеся в зале, но и взрослые следили за её игрой, притаив дыхание. Какая-то скромно одетая дама в темном платье, сидевшая в первом ряду, не отрывая глаз, следила за каждым движением маленькой актрисы. Крупные слезы текли по щекам дамы, но она их не замечала и только все смотрела на маленькую златокудрую девочку, передававшую так искренно и правдиво горе бедной маленькой сиротки.

То место, где, по ходу пьесы, Маша, убежав, наконец, от злых комедиантов, делается нищенкой и в таком виде, встретившись со своею матерью, бросается на её грудь с криком: «Мама!» Лиза сыграла так хорошо и правдиво, так искренно вырвалось у нее это отчаянное и радостное в тоже время слово «мама», что все зрители—и взрослые, и дети—поднялись со своих мест и в волнении, со слезами на глазах, кричали ей: — Браво, Эльза, браво!

Из крайней — губернаторской — ложи полетел небольшой букет и упал на сцену к ногам Лизы. Это точно послужило сигналом: откуда ни возьмись, десятки и сотни маленьких букетиков посыпались на сцену сверху, из ложь, из кресел, словом — отовсюду. Через каких-нибудь пять минут Лиза была засыпана цветами. Она подошла близко, близко к краю сцены, с улыбкой обвела всю публику глазами и низко наклонила свою златокудрую головку.

В туже минуту дама в темном платье, стоявшая около своего кресла, дрожащими от волнения руками отколола от пояса скромный букетик гвоздики и бросила его на сцену. Букетик упал прямо на грудь Лизы.

Все еще улыбаясь, девочка подняла голову, взглянула в ту сторону, откуда прилетел букетик, и вдруг неожиданный, радостный крик: «Мама! Мама моя!» прозвучал в театре.

Да, это была она, — её мама. Не та мама, которую находит по пьесе сиротка Маша, а настоящая Лизина мама, сюрпризом приехавшая за своей девочкой, чтобы везти ее в Петербург. Мария Дмитриевна Окольцева приехала с вечерним поездом в В. и, заехав в кружок, узнала от Матрены, что Лиза играет свой последний спектакль. К счастью, она достала место в театре и могла насладиться игрой своей девочки.

Увидя направленный на нее взгляд разом узнавшей ее Лизы, Мария Дмитриевна бросилась за кулисы, кинулась на сцену и, позабыв о публике, театре и самом месте, где она находилась, схватила Лизу в свои объятия и покрыла её лицо, шею и волосы градом поцелуев, смешанных со слезами.

— Это мать Эльзы! Это её мама! — пронеслось по театру тихим шепотом, и новые крики и аплодисменты, выражавшие сочувствие радости Лизы, потрясли театр.

Когда занавес, наконец, опустили, Павел Иванович бросился к Лизе и заключил ее в свои объятия.

— Дитя мое, дорогое мое дитя! Спасибо тебе! Лучше сыграть ннкто бы не мог!.. Сударыня, — успокоившись немного, произнес он, пожимая руку Лизиной мамы, — вы берете у нас сокровище, которому нет цены. Но оно — ваше… Лиза принадлежит вам, мы не смеем просить ее остаться. Для ее же пользы она должна ехать учиться и пробивать себе дорогу, чтобы стать настоящей актрисою. Только прошу вас об одном. Напоминайте ей почаще о нас: Что мы ее любим и помним и что просим изредка давать весточку о себе.