Лидия Чарская - Записки институтки

— Не ссорьтесь, mesdam'очки, — остановила их Краснушка, пригладившая особенно старательно свои огненно-красные вихры.

В классе нам роздали книжки божественного содержания: тут было житие св. великомученицы Варвары, преподобного Николая Чудотворца, Андрея Столпника и Алексея человека Божия, Веры, Надежды, Любови и матери их Софии. Мы затихли за чтением.

Когда Нина читала мне ровным и звонким голоском о том, как колесовали нежное тело Варвары, в то время как праведница распевала хвалебные псалмы своему Создателю, у меня невольно вырвалось:

— Боже мой, как страшно, Ниночка!

— Страшно? — недоумевая, проговорила она, отрываясь на минуту от книги. — О, как я бы хотела пострадать за Него!

В десять часов нас повели в церковь — слушать часы и обедню. Уроков не полагалось целую неделю, но никому и в голову не приходило шалить или дурачиться — все мы были проникнуты сознанием совершающегося в нас таинства. После завтрака Леночка Корсак пришла к нам с тяжелой книгой Ветхого и Нового завета и читала нам до самого обеда. Обед наш состоял в этот день из жидких щей со снетками, рыбьих котлет с грибным соусом и оладий с патокой. За обедом сидели мы необычайно тихо, говорили вполголоса.

Всенощная произвела на меня глубокое впечатление: темные, траурные ризы священнослужителей, тихо мерцающие свечи и протяжно-заунывное великопостное пение — все это не могло не запечатлеться в чуткой, болезненно-восприимчивой душе.

Наступила пятница — день исповеди младших. С утра нас охватило волнение, мы бегали друг к другу, прося прощения в невольно или умышленно нанесенных обидах.

— Прости меня, Надя, я назвала тебя в субботу «жадиной» за то, что ты не уступила мне крылышка тетерьки.

— Бог простит, — отвечала умиленная Надя, и девочки крепко целовались.

— Что мне делать, ведь я называла твою Ирочку белобрысой шведкой? — чистосердечно, смущенная, покаялась я Нине.

Та готова была вспыхнуть как спичка, но, вспомнив о сегодняшнем дне, сдержалась и проговорила сдержанно:

— Надо извиниться.

Едва услышав мнение Нины, я помчалась на старшую половину и, увидя гулявшую по коридору Трахтенберг в обществе одной из старших институток, смело подошла к ней со словами:

— Простите, мадмуазель, я бранила вас за глаза…

— За что же? — улыбнулась она. — Я не сделала тебе ничего дурного.

«Да, не сделали, а разве не отнимали у меня Нину и разве не мучили ее своею холодностью?..» — готово было сорваться с моего языка, но я вовремя опомнилась и молча приложилась губами к бледной щеке молодой девушки.

— Вперед не греши, — крикнула мне вслед спутница Иры, но ее насмешка мало тронула меня.

Я была вся под впечатлением совершенного мною хорошего поступка и охотно простила бы даже крупное зло.

Нас повели просить прощения у начальницы, инспектрисы, инспектора и недежурной дамы.

Еленина прочла нам подобающую проповедь, причем все наши маленькие шалости выставила чуть ли не преступлениями, которые мы должны были замаливать перед Господом. Начальница на наше «Простите, Maman» просто и кротко ответила: «Бог вас простит, дети». Инспектор добродушно закивал головою, не давая нам вымолвить слова. Зато Пугач на наше тихое, еле слышное от сознания полной нашей виновности перед нею «простите» возвела глаза к небу со словами:

— Вы очень виноваты предо мною, mesdames, но если сам Господь Иисус Христос простит вам, могу ли не сделать этого я, несчастная грешница!

И опять глаза, полные слез, поднялись в потолок.

— Экая комедиантка! — вырвалось у Бельской, когда мы, смущенные неприятной сценой, вышли из ее комнаты.

— Белка, как можешь ты так говорить, ведь ты говеешь! — сказала, толкнув ее под руку, Краснушка.

— Mesdames, идите исповедоваться, — звонко крикнула нам попавшаяся по дороге институтка. — Наши все уже готовы.

Мы не без волнения переступили порог церкви.

Институтский храм тонул в полумраке. Немногие лампады слабо освещали строгие лики иконостаса, рельефно выделяющиеся из-за золотых его рам. На правом клиросе стояли ширмы, скрывавшие аналой с крестом и Евангелием и самого батюшку.

Нас поставили по алфавиту шеренгами и тотчас же три первые девочки отделились от класса и опустились на колени перед иконостасом.

Между ними была и Бельская. Прежде чем пойти на амвон, она, еще раз оглянувшись на класс, шепнула «простите» каким-то новым, присмиревшим голосом.

— Строго спрашивает батюшка? — в десятый раз спрашивали мы Киру, исповедовавшуюся уже прошлый год.