Александра Анненская - Анна

Это перевоспитание началось тотчас после завтрака. Гувернантка увела Аню к себе в комнату и там занялась ее туалетом. С помощью небольшой перешивки одно из старых платьев кузин пришлось девочке впору; гувернантка усердно вымыла ей лицо, шею и руки душистым мылом, подстригла, припомадила и туго перевязала ленточкой ее волосы, обула ее в новенькие прюнелевые сапожки и в таком виде, с некоторою гордостью, представила Татьяне Алексеевне.

— Ну вот, теперь на что-нибудь похожа, — заметила тетка, одобрительно осматривая девочку.

Может быть, Аня действительно была в это время на что-нибудь похожа, но, надобно сознаться, на что-нибудь весьма некрасивое. Голубое кашемировое платье выказывало гораздо резче деревенского сарафана грубость кожи девочки и красноту ее рук; зачесанные назад и крепко привязанные волосы придавали какое-то странное, неестественное выражение ее лицу, в глазах ее вместо оживления, каким они блистали в деревне, виднелось какое-то тяжкое недоумение; губы ее складывались в плачевную гримасу; туго затянутый лиф платья стеснял ее движения; она едва смела ступить в своих новых сапожках на высоких каблуках — ей все казалось, что она сейчас упадет.

— Тетя, можно мне теперь снять все это? — робким голосом спросила она, простояв несколько минут перед Татьяной Алексеевной и надеясь, что весь этот мучительный костюм надет на нее только на время, напоказ.

— Как снять, глупенькая! — удивилась Татьяна Алексеевна. — Что же ты наденешь? Неужели свои деревенские лохмотья? Нет, душечка, здесь у нас ты будешь всегда одета прилично. Поди теперь с мадемуазель в комнату твоих кузин и постарайся вести себя, как следует барышне.

В деревне Аня сердилась и топала ножкой, когда ее называли «барышней»; если ей предлагали сделать что-нибудь очень неприятное, она кричала: «Я не хочу» и убегала прочь; но здесь это было невозможно. Во-первых, новость и необычность обстановки сильно смущали ее: она не могла свободно говорить со всеми этими людьми, которые были так непохожи на людей, окружавших ее до сих пор; она как-то инстинктивно понимала, что ласковость в обращении этих людей не была полною любви ласкою ее бабушки, что под этой ласковостью скрывалась настойчивость, против которой ей нельзя бороться. И она не пыталась бороться. Она спокойно последовала за гувернанткой в комнату своих двоюродных сестер, покорно подвергалась их насмешкам над ее некрасивою наружностью, покорно сложила руки, как учила гувернантка, и покорно просидела целый час на стуле, пока Варя и Лиза брали урок французского языка. Она чувствовала себя как будто под влиянием какого-то тяжелого, давящего сна, от которого она не имела сил освободиться. Иногда в голове ее мелькала мысль: «Это все сейчас пройдет, сейчас их никого не будет». Но все не проходили они, не исчезали, а, напротив, заставляли девочку и стоять, и сидеть, и ходить не так, как она привыкла и как ей было удобнее, а так, как им казалось лучше и приличнее.

Впрочем, если бы не неудобный костюм и не беспрестанные замечания гувернантки, твердо решившейся отучить свою новую воспитанницу от мужичьих манер, Ане, может быть, понравилось бы ее новое жилище. Там было так много неизвестного, интересного для нее! Она никогда в жизни не видала таких огромных, высоких комнат, не сидела в таких мягких, красивых креслах; она не понимала назначения тысячи хорошеньких безделок, лежавших повсюду, — ей очень хотелось многое потрогать, пощупать и даже полизать языком; но, к сожалению, строгая гувернантка не сводила с нее глаз, а при ней девочка едва смела шевелиться.

Перед обедом Татьяна Алексеевна показала ей несколько кусков красивых материй, из которых ей должны были сшить платья.

— А сарафан будет у меня, хоть один? — спросила девочка.

— Нет, дружок, в Петербурге девочки не носят сарафанов, ты уж лучше и не думай о них. Посмотри, какую миленькую шляпку я тебе купила!

Аня печально дала надеть на себя шляпку, украшенную бантами и перьями, и безучастно поглядела в зеркало, к которому подвела ее тетка. Личико, глядевшее на нее из этого зеркала, казалось ей каким-то чужим, незнакомым, совсем непохожим на то, которое весело смеялось ей из маленького бабушкиного зеркальца.

К обеду приехал Матвей Ильич с целым магазином самых разнообразных вещей. Во-первых, он накупил Ане множество великолепных игрушек, во-вторых, он привез всем домашним подарки, чтобы, как сам он выразился, им не так скучно было возиться с его маленькой дикаркой. У Ани глаза разбежались от удивления при виде всех вещей, накупленных ей отцом. Она едва смела прикасаться к богато наряженным куклам; особенно кукла, закрывавшая глаза и довольно внятно произносившая папа, мама, внушала ей некоторый ужас; ей страшно было брать в руки тоненькие, изящные чашечки и тарелочки, составлявшие кукольное хозяйство; а когда отец показал ей прелестный туалетный столик с зеркалом и всеми туалетными принадлежностями куклы-модницы, она пришла в полное недоумение.