Лидия Чарская - Большой Джон

Немка словно зашлась… Ее лицо из красного стало багровым. Ее голова с мокрыми косицами жидких волос ходила, как маятник под часами. Но вот губы ее вытянулись вперед, показались желтые клыки зубов, и она загремела:

— Очень хорошо… Завтра же все будет известно maman… Все будут наказаны… Besonders [7] Особенно. вы, Елецкая… О… вы мне нагрубили, вы меня чуть не прибили… Вы будете исключены… Или вы, или я!.. Jawohl!.. [8] Да! Нам вместе не бывать под этой крышкой…

Костлявый палец «шпионки» величественным жестом указал на потолок.

Последняя фраза показалась Воронской, несмотря на весь ужас положения, почему-то крайне комичной, и девочка чуть слышно фыркнула.

Мгновенно немка обрушилась на нее.

— Ага, вы еще смеяться!.. Шкандал такой, а им смех! Sehr gut! [9] Очень хорошо! Всем пять за поведение, и всех выпустят без аттестата… А теперь марш спать! Завтра разберем все до нитки!

— Какие тут нитки! Пантаровой дурно… — не сдерживая уже себя более, проговорила Воронская.

— Не грубить! Спать!.. Акуля! Акуля! — неистовствовала немка. — Просыпайтесь, Акуля, просыпайтесь и несите m-lle Пантарову в лазарет! — тормошила она сладко спавшую девушку. Та, потягиваясь и позевывая, села на постели и не могла понять, что собственно требовалось от нее. Наконец, кое-как уразумев суть дела, Акуля, богатырского вида девушка, смущенная не менее самих воспитанниц присутствием классной дамы и «барышень», оделась, подняла с пола бесчувственную Малявку и бережно понесла ее в лазарет на своих сильных крестьянских руках.

— Вот что вы наделали, — зло шипела фрейлейн Фюрст, — полюбуйтесь на дело рук ваших!.. Чем вы здесь занимались? — напустилась она на девочек. — Что это за платок, что за блюдце и… и, Елецкая, почему вы бросились на меня? Вы будете мне отвечать или нет?..

— Уходите! — вдруг выкрикнула Елецкая. — Вы испугали Черного Принца! Он из-за вас не пришел. Не пришел… О-о-о-о! И все из-за вас! — рыдала она.

— Ага! Грубить! Еще грубить. О… Sehr gut! Sehr gut! В лазарет! — взвизгнула немка. — Вы больной представляетесь, чтобы избежать наказания… Я вас знаю… Но мы будем посмотреть еще, кто останется, я или вы, вы или я…

— Или мировой судья! — хладнокровно отозвалась Воронская и, подойдя к Елецкой, чуть слышно шепнула ей:

— Ступай, Ольга… Не драться же с нею, прости Господи… Ступай в лазарет. А мы завтра все сообща решим что делать. Не бойся, не выдадим тебя.

— Что вы шепчетесь, сейчас говорите мне, Воронская… — так и вскинулась ястребом на Лиду фрейлейн Фюрст.

— Ничего особенного, фрейлейн. Я только сказала Ольге, что если у нее болит живот, пусть попросит капель Боткина у фельдшерицы.

— Ага! Так-то!.. Gut!.. Завтра все ваши дерзости будут известны maman, все до капли, а теперь… Legen sie sich alle schlafen. [10] Ложитесь спать все. А вы, Елецкая, марш за мною в лазарет.

И, зловеще потрясая мокрыми косицами, фрейлейн Фюрст величественно выплыла из умывальной, таща за собою оцепеневшую Ольгу, разом поблекшую, как блекнет после бури завядший цветок.

— Бедная Елецкая!.. — проговорила черкешенка.

— Мы ее выгородим, не бойся, — заверила ее Воронская.

— Лида, Вороненок, пусти меня лечь с тобою. Я боюсь, что Черный Принц все-таки явится сегодня, — стонала Додошка, уцепившись руками за руку Воронской.

Перестань, трусиха, — рассердилась та, — сколько раз говорить тебе, что никакого принца нет, не было и не будет.

— Как нет? А стихи? А блюдечко? А разговор духов? — послышались взволнованные голоса.

— Ха, ха, ха! — беспечно расхохоталась Лида. — Стихи сочинила я. Разве я не имею права справедливо считать себя поэтессой класса? Они, к сожалению, только не совсем верны географически, ибо Тигр и Евфрат никоим образом не протекают по Гренаде и булочной Филиппова там тоже нет. Их сочинила я, и в этом готова поручиться своею головою. Надеюсь, вы не откажете мне в доле поэтического дарования, сестрички?

— Ну-у-у? — протянули девочки разочарованно. — Вот оно что, а мы думали и правда! Ах, как это все прозаично и скучно объясняется, и зачем только ты поступила так, Лидка!

— А блюдечко толкала Елецкая, я сама видела, — не давая опомниться юным спириткам, нанесла им новый удар Воронская.

— Неужели правда? Но какая же лгунья Елецкая после всего этого! — возмутились те.

— Лгунья!.. Обманщица!.. Дрянь Елецкая, как долго она водила нас за нос! — негодовали возмущенные члены союза Таинственной лиги.

— Нет, неправда, я заступлюсь за Ольгу! Она не лгунья и не обманщица! Нет! — сказала Бухарина. — Она сама свято верила в свои сеансы, она была далека от обмана, — горячо и страстно говорила Зина. — Она не замечала, как нервно двигались ее пальцы и незаметно толкали блюдце каждый раз… О, как она должна быть несчастна сейчас! Бедная Лотос! Бедная Елочка! — и при этой заключительной фразе две слезинки выкатились из добрых немного выпуклых глаз «креолки».