Юрий Коваль - Самая легкая лодка в мире

– Вы – художники, люди ученые, – говорил шурин. – А мы тут живем в глуши – люди неученые. Но и у нас есть памятник культуры.

– Что за памятник? – спросил Орлов.

– Да там, – сказал шурин, – там вон, у нас за сараем, в крапиве памятник культуры валяется. Очень интересный памятник.

– Знаешь что, Шура, – неожиданно сказал кум Кузя, – помолчал бы ты лучше.

– Почему? – удивился шурин.

– Потому что неприлично за столом про памятники рассказывать.

– Да? А я и не знал, – сказал шурин. – Ладно, не буду.

– Нет-нет, расскажите, – сказал Орлов. – Это интересно.

– Я извиняюсь, – сказал кум, – а вы в Вологде пивали чай?

– Пивал, – ответил Орлов.

– А в Архангельском?

– Чего в Архангельском?

– Пивали чай?

– Да что вы мне про чай! Расскажите, что за памятник в крапиве.

– Нога! – послышался вдруг резкий голос с другого конца стола. Это открыл рот Леха Хоботов.

– Нога? – удивился Орлов. – Какая нога?

– Нога в крапиве, – повторил Леха и высосал бокал квасу.

– Эх, Леха, Леха, – укоризненно покачал головой кум, – как неловко – про ногу за столом. Некультурный ты.

– Балабол, – подтвердил шурин Шура.

– Какая нога? – приставал Орлов. – Объясните толком.

– Памятник культуры – нога, – досадливо пояснил кум. – Мужская каменная нога. Валяется в крапиве. В доисторические времена она была приделана к каменному телу. А ты, Леха, не очень культурный – про ногу за столом!

– Балабол, – снова подтвердил шурин.

– Кто сказал, что я балабол? – тяжко проговорил Леха Хоботов.

– Это я сказал, Леха, потому что некультурно за столом про ногу говорить.

– А кто начал про памятник культуры?

– Я и начал, Леха. Но ведь я не сказал про ногу, потому что дядя Кузя сказал, что это некультурно, а про ногу сказал ты, и тогда я сказал, что ты балабол… но я не…

Довести свою мысль до конца шурин не успел.

Правая Лехина рука, не дослушав Шуру, внезапно и быстро отделилась от тела.

Она пролетела над столом и, обогнув самовар, с ходу хлопнула шурина по зубам.

Охнув, шурин грохнулся на пол, а рука, описав в воздухе дугу, как австралийский бумеранг, вернулась к хозяину и, грубо говоря, присобачилась к телу. В наступившей тишине послышался голос кума:

– Я извиняюсь, а вы в Архангельском пивали чай?

Ответить на вопрос кума Орлов пока не мог. Зрелище полета Лехиной руки потрясло его. Орлов окаменел не хуже той ноги, что валялась в крапиве. Да и все общество как-то притихло и вращало глазами. Главное, неясно было, как и на что надо реагировать: на полет или на удар по зубам?

Пожалуй, реагировать приходилось на полет. Удары-то мы видывали и от нелетающих рук, а вот полеты наблюдали нечасто.

Шурин между тем довольно весело привскочил с пола и, потирая челюсть, замахал на Леху укоризненно пальцем.

– А ты, Леха, – сказал он. – Ты, Леха, не только балабол. Ты еще и забияка.

Орлов зашевелился.

– Это что же такое? – обиженно почему-то сказал он. – Это рука, что ли, летала?

– Да нет, – сказал кум, – это так, ничего особенного.

– Как же ничего особенного? Ведь если в Москве рассказать, что тут руки летают, знаете, что будет?

– Что?

– Ну я не знаю, но что-то будет!

– А ничего и не будет.

– Да ведь она же летает!

– Пускай летает, – сказал кум. – А я вот интересуюсь, вы в Харькове пивали чай?

– В Харькове я пивала, – неожиданно открыла рот Клара Курбе. – Чай был индийский со слоном, а к чаю варенье клубничное. А вот насчет полета отдельных частей тела я и прежде слыхала, но наблюдаю впервые. Интересно, как вы этого достигаете?

Обмакнув вареник в сметану, Леха улыбнулся.

– Тренировка, – сказал он.

Между тем капитан мой фотограф на полет Лехиной руки вниманья не обратил. Так и сяк обсасывал он щучьи плавники, запивал квасом, заедал коркою рыбного пирога.

Я тоже особо не взволновался. Куда больше тревожил меня непонятный, все еще висящий на губах Кларин поцелуй.

«Рука летающая ладно, – думал я, – пускай летает, а вот поцелуй – странный фрукт».

Где-то в самой глубине души зрела у меня мысль, что не худо бы этот фрукт повторить. Думая о поцелуе, я все-таки отметил про себя, что рука Лехина отрывалась вместе с рукавом пиджака, а потом рукав как бы пришился.

Это было забавно.

– Странно, очень странно, – сказал Орлов, удивленно оглядывая нас с капитаном. – Все восхищаются, что у человека летает рука, а эти – ноль внимания. Капитан оторвался от блюда, поднял к Орлову глаза. И тут я заметил, что не только Орлов, но все общество, собравшееся за столом, удивленно разглядывает нас. Дескать, как же так – у человека летает рука, а эти не замечают, будто стрекоза пролетела.