Александр Барков - Мои друзья

Королек — самая маленькая птица в нашем лесу, он весит всего лишь пять граммов. А какой проворный! Ни секунды на месте не посидит: в каждую щелку в коре, в каждую трещину острый клюв сунет. На севере его прозвали «лесной гвоздик». Все-то «гвоздик» проверит: не спрятался ли где на зиму сонный жучок, не схоронилась ли куколка или личинка, а может, повезет, и откроется клад яиц бабочки-шелкопряда.

У моего друга, актера пермского театра, жили зимой четыре королька. Он сделал для них вольер, поместил там дуплянку и украсил свежими ветками пихты. Кормил он своих питомцев давлеными кедровыми орехами, творогом и яйцом; птицы чувствовали себя хорошо, были веселы и забавны. Друг называл их «мои проказники».

Однажды я заглянул к нему на огонек и застал необычную картину. Виталий Иванович репетировал новую роль, мерными шагами ходил из кухни в свой кабинет, а проказники следовали за ним по пятам. Когда он стал перед зеркалом примерять пышный парик, птицы бесстрашно опустились ему на голову и тут же потонули в седых волосах. Только мой громкий внезапный смех заставил их покинуть столь высокий и пышный трон. Но проказники не растерялись, тут же нашли себе новое дело — отыскали старую пуховую подушку на диване и начали вытаскивать перья и раскидывать их по комнате. Ведь «лесные гвоздики» жить не могут без дела!

В наших краях рыбаков хватает. Чуть свободное время выпадет — на Амур. Амур — река большая, широкая, недаром в народе ее издавна величают «Амур-батюшка». И рыба в ней водится разная: сазан, кета, осетр, а еще амурский сом и амурская щука…

Зимой на заставу приехал служить узбек Хамза, Как-то воскресным утром пошли с ним на Амур рыбачить. Продолбили ледорубами лунки, сели…

Час, другой прошел. Я уже горку рыбы на лед накидал, а Хамзе все не везет. Вокруг лунки приплясывает да вздыхает тяжело. А потом вдруг как закричит: «Тянет, дорогой, тянет!»

Подбежал к нему, смотрю и глазам не верю: черный нос и крысиные уши из лунки лезут. Сроду не видывал такой рыбы!

А Хамза знай себе тянет. Вот уже и длинный хвост показался.

Тут я смекнул: да ведь это крыса такая водяная. Ондатрой зовется. Мех у нее густой, шелковистый и очень ценный. Из него шапки, воротники, шубы шьют. Вот ондатра обозналась да на железную рыбку и клюнула.

Диковинного зверя поймал Хамза. Поздравили его на заставе пограничники с богатым уловом и пошутили:

— А моржа выудить сможешь?

— У-гу…

— А бегемота?

Хамза густые брови насупил и с гордостью ответил:

— Чего зря болтать! Даже слона могу…

Октябрь на Амуре холодный. Вода темнеет, становится ледяной, свинцовой.

В такое время хорошо костры жечь: и передохнешь, и обогреешься.

Смеркалось. Пограничники возвращались с задания.

Вымокли, продрогли и решили костер развести. Маялись-маялись, а разжечь не могут никак. Сучья сырые — шипят, фыркают, стреляют. Я огляделся по сторонам и приметил в поле стог соломы.

— Сейчас полыхнет! — потер руки от радости и двинулся в путь.

Стал подходить к стогу и замер в недоумении: из соломы парок идет, будто стог дышит… Верхние соломинки даже инеем покрылись.

Неужто там кто спрятался?!

Осторожно разрыл верхний слой — и в сторону. Вместо лица — свиной пятачок.

Пригнулся и назад к костру, за ружьем. А пока бегал, кабан проснулся: то ли холодком его хватило, то ли учуял кого…

Только видим: стог вверх взлетел, будто вулкан. А оттуда здоровенный матерый секач выскочил и скрылся в подлеске.

С той поры, как наши ребята стог соломы приметят, шутят:

— Кабанья спальня!

Недавно отшумел дождь, и в осенней тайге стоял крепкий грибной запах.

Я шел глухой тропой. На западе сквозь редину проглянуло солнце, и все вокруг: и старые замшелые кедры, и гроздья черемух, и островки красной брусники — все как бы преобразилось и ослепительно засияло.

На калине я увидел стайку алых щурков. Они рассыпались по ветвям и мелодично, с грустинкой, словно прощаясь с летом, посвистывали.

В небе скользнула стремительная тень. Это парил сокол. Он так же, как и я, приметил беззаботных щурков. Сокол всегда появляется неожиданно. В бледно-серое стальное перо спрятаны острые когти. Без промаха бьет добычу крючковатый клюв. Сокол сделал вираж и молнией скользнул вниз. Но чуткие щурки опередили его. Мелодичная песня разом оборвалась, в один миг они попадали с веток и схоронились в траве.