Григорий Санжаровский - Вёсла на воду! Гришинки

6 октября 1999. Среда.

– Пап, а почему, когда люди плачут, они произносят только гласные? А согласные не произносят?

– Дело вкуса...

– Значит, не знаешь?

– Не до согласных, когда нет согласия. СО-ГЛАСИЯ. Остаётся голосить.

– Как-то путаешься...

14 октября 1999. Четверг.

– Пап! Я сегодня бежал в коридоре по прямой линии.

А налево под резким углом поворот в темноту. В кабинет немецкого языка.

Я бежал на урок немецкого.

К доброй Олесе Александровне.

Я повернул в кабинет.

И тут выявился навстречу такой же маленький мальчик, как я.

Мы не могли разомкнуться и ба-бах! Сошлёпнулись лбами.

Мой лоб был крепчей. И необидчивый.

А у него лоб обидчивый. Надулся шишкой.

И ещё я нарвался на пятёрку по немецкому. Олеся Александровна целой пятёрки не пожалела мне. Нарвался на круглый пятак!

Хорошая нарвалка!

Хорошо бежал!

20 декабрика 1999. Пони.

Распорядок дня на 15 апреля 2000 года. Составил и отпечатал на машинке я сам.

Сегодня папа мне сказал:

– Иди, Гриша, покатайся на велосипеде вокруг садика.

– Нет. Я не хочу в садике. Я кататься буду только вокруг нашей части дома.

Я оделся. И с велосипедом отправился в лифт.

Как-то сгоряча вместо того чтобы нажать на кнопку с цифрой один, я нажал просто по ошибке на кнопку с цифрой пять.

Лифт благополучно довез меня только до пятого этажа.

И на нём я увидел незнакомого мальчика.

Я сказал из лифта:

– Заходи.

Он зашёл и сказал мне:

– Классный у тебя велик!

– Да, хороший, – согласился я.

Мы вышли из лифта, я спросил:

– Как тебя зовут?

– Меня? Руслан. А тебя?

– Гриша. Но по- Распорядок дня на 15 апреля 2000 года. Составил и отпечатал на машинке я сам. настоящему таракан. Такой низкостный... Ну, не совсем дробыш... А просто небольшой, средненький...

Руслан вырыл ямку возле колодца.

Мы с Русланом сели и говорили обо всём.

Потом я поехал вокруг нашей части дома, а Руслан бежал за мной

Когда мы снова добежали плюс [12]доехали до нашего четырнадцатого подъезда, мы остановились. Руслан сказал:

– Дай мне, Гриша, пожалуйста, свой велик.

– Нет, нельзя. А вдруг папа не разрешит? Если он увидит тебя на моём велике... А ну заругается? Да во-он папа смотрит из того окна сюда!

– Тогда я, – сказал Руслан, – лучше поезжу не перед окном. А с обратной стороны. Там папа не увидит.

Я поехал. Руслан побежал рядом.

– Нет, – сказал я. – Не дам. Папа попеременно ходит то на эту, то на другую сторону. А иногда даже выходит из подъезда посмотреть, всё ли в порядке.

– Ну, я покатаюсь в арке.

– Там тоже нельзя. Там же битком народу и машина стоит.

– Ладно, – кисло вздохнул Руслан. – Тогда пойдем покатаемся около детского городка. [13]

– Ладно, пойдем туда.

И мы пошли.

В городке я поставил свой велосипед под мостик, и мы с Русланом стали играть в салочки.

А потом стали кататься на моём велике поочередно. Пока ездил Руслан, я сидел на бордюре. Когда же я катался, на бордюр садился Руслан.

Накатались. Сели на бордюр.

Сидевши, я и Руслан смотрели друг на друга.

Руслану снова захотелось покататься и он поехал. В это время на велосипеде подлетел папа за мной.

Тут из-за дома показался Руслан. Папа сказал ему с улыбкой:

– Стой.

Папа вовсе не ворчал, что я дал покататься Руслану.

Я поспешно сказал Руслану на прощание:

– До свидания!

И я с папой на великах погнали на рынок за молоком.

29 мая 2000.

Сегодня я еле выпросил у папы подольше погулять на улице.

То я долго и нудно одевался, а тут в секунду управился.

И сказал:

– Пап! Ну, пожалуйста, не закрывай сразу дверь. Закроешь, когда я спущусь на лифте до пятого этажа.

– Ладно, – кисляйшо вздохнул папа.

Я проскочил на лифте сразу до первого этажа и побежал к метро.

Контролерша на меня не отреагировала, без платы впустила.

Второпях я вбежал не в тот поезд.

Мне надо на «Октябрьскую», а меня понесло в противоположную сторону.

На «Битцевском парке» я перебежал через платформу и полетел к «Октябрьской», к моему великому счастью, в вагоне, в котором не было света.

На «Октябрьской» я посмотрел на номер поезда, в котором только что ехал.

Номер оказался двенадцатым.

В переходе я спросил у одной слишком захудалой старушки: