Вячеслав Сукачев: Белые птицы детства

— Почему ты меня опять бросил? — вдруг шепчет Настька и отворачивается. — Быстрее бегать умеешь, да?

— Н-нет. — Серёжа изумлённо смотрит на отвернувшуюся Настьку и впервые чувствует вину перед нею, как перед существом слабым и нежным. — Я... просто так...

— Ага, просто так...

— Я думал, ты вернёшься.

Серёжа смотрит, смотрит на Настьку и видит, что перед ним стоит худенькая девчонка в красной вязаной шапочке и зелёном свитере со штопками коричневыми нитками на локтях. Видит её узкие плечи, длинные ноги в лыжных брюках и серые самокатные валенки, наискось перепоясанные лыжными креплениями. Ещё он видит прядку чёрных волос, выбившихся из-под шапочки и слегка прихваченных инеем, и обиженно подрагивающие полные Настькины губы. Он не знает и никогда не узнает, что именно произошло в эти несколько секунд, но прежнему его отношению к Настьке раз и навсегда пришёл конец. Он ещё будет сопротивляться и бунтовать, как то и положено настоящему мужчине, но всё-таки уже не Настька за ним, а он за нею будет бегать до той последней минуты, когда всё опять переменится в одно мгновение, но эта минута ещё далеко...

— Как же я вернусь одна через тайгу?

— А ты... сильно замёрзла?

— Не видишь, что ли.

— Ладно, пошли, — решается Серёжа. — Сейчас мы костёр сделаем.

— Как — костёр, — оживляется Настька, — а спички?

— У меня есть.

— А у меня две каральки есть, я специально для нас взяла, — говорит Настька и прикусывает губу, потому что Серёжа вторично вытаращился на неё.

— Ты разве знала, что мы вдвоём будем? — растерянно спрашивает он, постепенно догадываясь, что случайная встреча за селом была не такой уж и случайной.

— Ничего не знала, — краснеет Настька и сердито смотрит на Серёжу.

— Почему же две каральки взяла? — не успокаивается он.

— Почему, почему... Взяла — вот и всё.

Белым-бело, как в сказке, а посреди этого сказочного пространства горит небольшой костёр, и ровный столб дыма поднимается между стволами громадных деревьев высоко в небо. Хорошо слышно, как от жара шипит и плавится снег, скатываясь мутными ручейками на дно кострища. Сухие еловые ветки от резкого перепада температур звучно лопаются, и тогда во все стороны разлетаются маленькие угольки, протаивая в сугробах небольшие отверстия.

— На, — протягивает каральку Настька, — она ещё тёплая.

Серёжа берёт каральку, с удивлением ощущая, что она и в самом деле тёплая, хранящая в себе хрусткий жар русской печи, и с недоумением смотрит на Настьку.

— Я их хорошо-хорошо завернула, — объясняет Настька, — и положила вот сюда, под куртку...

Каралька вкусная. Серёжа ест, но и про костёр не забывает, подбрасывает сухие ветки, отгребает комки обвалившегося снега, на солнышко посматривает. Впрочем, до вечера ещё далеко, ещё можно сидеть и сидеть у костра, подстерегая малейшее движение в тайге: там с еловой лапы снег обвалился, там не выдержал мороза и лопнул пихтовый сучок, а то и высохшая кора по стволу прошуршала.

— Ты кем будешь, когда вырастешь? — вдруг спрашивает Настька.

Серёжа не ожидал такого вопроса и немного растерялся, но в ту же минуту его мысленному взгляду уже виделось огромное море с сине-свинцовыми волнами. Волны такие большие, что белый корабль между ними кажется игрушечным, но это настоящий, большой корабль, и он смело взлетает на самую вершину самой большой волны, и тогда с её палубы Серёжа видит далеко вперёд, до самого берега. Там, на берегу, собрались люди, они с тревогой смотрят на корабль, который то пропадает в водяных распадках, то вновь появляется на самом гребне волны, и среди этих взволнованных людей Серёжа успевает разглядеть Настьку...

— Не знаю, — говорит Серёжа, — может быть, шофёром буду.

Это его вторая мечта. Вот он мчится по грейдеру из Малышевки в Хабаровск. Весна. Всюду лужи, и вода длинными фонтанами летит из-под колёс грузовика, в кузове которого стоят и держатся за кабину перепуганные Васька Хрущёв, Колька Корнилов, Петька Паньшин и кто-то ещё — много. Летит и летит по грейдеру его машина, и вдруг за поворотом стоят и голосуют несколько человек. Серёжа изо всех сил жмёт на педаль тормоза и видит, как первой подбегает к машине Настька Лукина...

— А я людей хочу лечить, — признаётся Настька и из-под узких тёмных бровей насторожённо смотрит на Серёжу.

— Ну, это когда ещё будет, — вздыхает Серёжа, — ещё вон сколько в школу надо ходить.