Вацлав Чтвртек - Трое нас и пёс из Петипас

– Вот видишь! А мы-то уже большие.

Нет, я, больше не злился на Руду. Я вдруг понял, что есть на свете вещи, которые невозможно сделать даже ради дружбы. Но как же мне теперь быть? До конца каникул остается ещё много дней, и каждый день я буду где-нибудь встречать Анчу, но не смогу даже словом с ней перемолвиться. И никогда не пойдет она со мной на рыбалку.

– Ясно, – проговорил Руда, как будто в ответ на мои мысли. – Снова переживаешь?

– Помолчи лучше! – попросил я его.

Я поднялся, Руда тоже, и мы потихоньку двинулись к шоссе.

Не знаю, о чем всю дорогу думал Руда, но, когда мы дошли до конца межи, он вдруг остановился и схватил меня за руку:

– Тонда, пойдем!

И повел меня в неизвестном направлении вдоль ржаного поля.

– Куда мы идем?

– Сейчас увидишь!

И вот снова изгородь из кустов боярышника. Сначала я её не узнал, потому что мы подошли к ней со стороны станции. Дороги здесь не было, и кусты росли гораздо ниже и реже. Мы продирались через них так стремительно, чуть не вылетели прямо на клумбы.

– Стой! – прошептал Руда.

Я все ещё не понимал, зачем он снова привел меня сюда. Я поглядывал на него краем глаза. Лицо у него было торжественное, и он ежеминутно одергивал трусы. Мне показалось, что Руда готовится к драке.

– Ложись!..

Мы подползли к первой клумбе, где росли два куста пионов, и спрятались за ними.

Отсюда нам был виден весь сад. С огорода доносился запах цветов, овощей и свежеполитой земли.

Перед нами посреди газона стояла лейка. За газоном белел домик. На лестнице перед дверью все ещё сидела Анча. Ребята пока не пришли.

Я ткнул Руду в бок:

– Она все ещё одна!

И тут меня осенило.

– Руда, неужели ты всё-таки скажешь?!

Голос у него дрожал от волнения, когда он шепнул мне:

– Есть карандаш и бумага?

Я достал из кармана записную книжку и карандаш.

– А ещё дай вон ту дощечку. Нет, ту, на которой написано, как называется этот пион.

Я выдернул из земли дощечку. Руда вытер её о траву.

– Ещё понадобится камешек.

Пока я искал под пионами камешек, Руда вырвал листок из записной книжки, подложил дощечку и стал что-то писать.

Дописал, сунул карандаш вместе с дощечкой мне в карман. Я чувствовал, что он и впрямь взволнован. Потом пододвинул мне бумагу. При этом он дышал так часто, как будто только что закончил тяжелую работу. Я прочел:

«Анча, это все неправда, что Тонда тебя предал, просто он не хотел сказать тебе про мою тайну, а я в субботу вечером плакал, а письмо сожги немедленно.

Р у д а ».

Прочитав это, я и сам расстроился не на шутку.

Между тем Руда сложил записку, завернул в неё камешек и написал:

«Анче».

Потом добавил:

«Лично!»

Руда подтянулся на локтях, заглянул через клумбу в сад.

Анча все ещё сидела на лестнице. На коленях у неё лежала книжка, но она не читала.

– Сейчас ничего не выйдет, – зашептал я Руде.

Темнело. Сад выглядел так, словно я смотрел на вето через синее стекло. На путях загудел паровоз.

– Это четыреста семнадцатый, – шепнул Руда. – Значит, уже половина девятого.

Анча все ещё смотрела в сад.

– Через минуту придут ребята, девчонки и тогда все! – проворчал Руда.

В этот момент Анча склонилась над книжкой.

– Руда, пора!

Записка взлетела высоко в воздух. На мгновение замерла, как бы выбирая, куда упасть, и быстро опустилась на газон.

Я вздохнул облегченно.

– Здорово!

Руда опрокинулся спиной на траву.

Теперь пусть себе читает. Мне это абсолютно все равно.

Я наблюдал. Что будет дальше?

Записка лежала на газоне. Постепенно темнело, и она становилась все белее. Анча уселась поудобней на лестнице, но голову от книжки не подняла.

– Что она там делает? – спросил меня Руда. – Читает книжку.

– Все ещё читает?

В этот момент Анча захлопнула книжку. Записка белела на газоне.

– Встает!

– Ну вот, сейчас она будет надо мной смеяться! – пробормотал Руда.

Я еле сдерживался, чтобы не крикнуть:

«Анча, посмотри! Ведь записка лежит у тебя под ногами!»

Анча прислонилась к двери, завязала ленту в косе…

Все это я сообщил Руде. Он откатился от клумбы к изгороди.

– Тонда, у меня аж мороз по коже от всего этого! Ты наблюдай, наблюдай!

Прогремели ещё два поезда. На небе растаяли светлые полосы, которые оставляет заходящее солнце. Вдруг на высоком столбе возле шлагбаума вспыхнул фонарь. Это послужило как бы сигналом для захватывающих событий.

Сзади, за домом, скрипнула калитка. Анча сбежала с лестницы и бросилась кому-то навстречу. И в этот момент Руда шепнул мне на ухо: