Ирина Щеглова - Танец солнечной феи

– Это че, Пушкин? – подал удивленный голос Макс Абакумов.

– «Евгений Онегин», глава первая, – ответила Мария Владимировна.

– А я протестую! – возмутился Абакумов. – Даже в нашем классе найдутся три пары стройных ножек. – И он быстро перечислил: – У Рыбиной, у Петровой и, пожалуй, у Лагутиной.

– Абакумов, ты лучший! – Янка Рыбина обернулась и послала Максу воздушный поцелуй. Петрова вспыхнула, Лагутина вздрогнула и опустила голову. Даша возмущенно фыркнула. Войтко и Пацура застыли с надменными выражениями на лицах.

– Протест принят! – весело отозвалась Мария Владимировна. – Кстати, говорят, Александр Сергеевич даже извинялся за свой столь поспешный вывод перед читательницами. Но из песни слов не выкинешь... Итак, кто из вас может продолжить?

И тогда неожиданно для всех и даже для самой себя Лагутина подняла руку.

– Пожалуйста, – обрадовалась учительница.

Лагутина поднялась и негромко сказала:

– Я считаю, что в «Евгении Онегине» гораздо интереснее основного сюжета лирические отступления. В них Александр Сергеевич сумел показать, так сказать, приметы века... – Света смешалась.

– Вот как, – улыбнулась учительница, – интересное мнение. Сможешь подтвердить?

Света кивнула:

– Раз уж разговор зашел о ножках...

Она читала вдохновенно, чуть прикрыв глаза. Солнечный поток из окна обливал ее всю, казалось, она сама светится. Вытянувшись в струнку, то и дело поднимаясь на носки, Лагутина вот-вот готова была оторваться от пыльного пола и взмыть под потолок. Во всяком случае, именно так грезилось Гречихину, потому что он, не отрываясь, смотрел на Лагутину, как будто впервые видел. До него наконец дошло, на кого похожа Лагутина. Фея! Ну, конечно: вылитая фея! Вот сейчас взмахнет прозрачными крыльями и упорхнет из класса в свою волшебную страну.

– Отлично! – похвалила Мария Владимировна. Лагутина едва заметно присела, реверанс сделала, что ли? И села на место. Мария Владимировна переключилась на Маяковского и снова заспорила с классом о том, что «Маяк ни фига не смыслил в лирике». И снова Мария Владимировна потрясла класс: «А вы ноктюрн сыграть смогли бы на флейте водосточных труб?»

Абакумов завелся, мол, это раннее произведение. Мария Владимировна тут же привела в пример «Письмо товарищу Крашенинникову о сущности любви...».

В общем, класс гудел, класс доказывал, класс спорил. А Гречихин все никак не мог прийти в себя.

«Ах, ножки, ножки... Вот ведь гад Абакумов заметил, что у Лагутиной красивые ноги! А у нее какие ноги?» – с беспокойством вспоминал Гречихин и косился на лагутинские коленки. Но представлялся тонкий контур, граница света и тени, плавная линия, солнечный луч... Гречихин стал грезить и грезил до конца урока.

Звонок давно прозвенел, но класс не спешил расходиться. Молоденькую учительницу окружили, со всех сторон сыпались вопросы, кто-то громко читал стихи, кто-то смеялся. Гречихин все еще, не отрываясь, смотрел на Лагутину. Вот она собрала сумку, встала, повесила сумку на плечо, задержалась на мгновение, словно хотела сказать что-то учительнице, но не решилась или не хотела толкаться вместе со всеми. Вот она направилась к двери. Сейчас она совсем исчезнет, оставив Гречихина с его многочисленными вопросами.

Ну нет! Он сорвался с места и догнал ее в три прыжка.

– Свет, погоди!

Она остановилась, взглянула на него вопросительно. И этот ее взгляд, равнодушный, как показалось Гречихину, в одно мгновение лишил его воли. Но надо же было что-то говорить, а то остановил девчонку и топчется, как немой.

– Свет, я хотел спросить...

Она терпеливо ждала и в то же время была абсолютно безучастной.

– Гм... ты в раздевалку? – выдавил из себя Олег.

– Да...

– А... ну, пойдем вместе...

Лагутина пожала плечами. Из класса стали выходить ребята. На парочку посматривали с любопытством. Света больше не задерживалась. Она пошла по коридору к лестнице. Гречихин, опустив голову, направился было следом, но его нагнал Эльбаум.

– Куда ты так рванул? – удивился Сашка.

– Да так, я... – Гречихин неопределенно махнул рукой. Время было упущено. Лагутина упорхнула, растворилась, исчезла. Э-х...

В это время в классе все еще оставались три товарища и Дашка.