Семен Бытовой - Река твоих отцов

Однако не успел обо всем подумать, как самолет снижаться стал. В глазах все закачалось, небо стало на место земли, земля — на место неба, потом переменилось все: где что — не понять.

И старик закрыл глаза…

В Уську Хутунка попал только через неделю после того, как похоронили тигра, но он все же решил пошаманить.

В дом к Матрене собралось много людей.

Пришли посмотреть, что стало с Никифором. Оказалось, что он все такой же, только в бородке седины прибавилось.

— Зажигай плиту, Матрена, — сказал он строгим голосом.

Когда в плите вспыхнул огонь, старик бросил туда багульник. Комната сразу наполнилась пахучим дымом.

Пока Тиктамунка грел над плитой бубен, Хутунка сел на меховую подстилку, заморгал, почесался и с видом отрешенности уставился глазами в дальний угол.

Федор Копинка настрогал тонких стружек из черемуховых веток, сплел из них нечто вроде венка и возложил на голову Никифора. Затем напихал ему стружки за ворот халата, обвил ими руки шамана чуть пониже локтей. Хутунка сидел неподвижно, будто не замечал, как его украшают, и продолжал безучастно глядеть в угол. Когда Копинка рассовал все стружки, Хутунка поднялся, поправил юбочку, которая пришлась ему выше колен, привязал к ней разные побрякушки и, взяв у Тиктамунки нагретый бубен, ударил в него высушенной лисьей лапкой.

Закрыв глаза и запрокинув голову, Хутунка стал приплясывать, и все, что висело на нем, глухо забренчало. Это было только вступлением. Вдруг, дернувшись всем телом, точно его снизу ткнули шилом, шаман заплясал быстрее, высоко поднимая и далеко выбрасывая ноги. Пот градом стекал со лба, слепил маленькие полузакрытые глаза, струился по морщинистым щекам. Копинка зачерпнул в берестяную чумашку воды из ведра и плеснул в лицо шаману.

Так повторялось несколько раз. Наконец, совершенно выбившись из сил, Хутунка перестал плясать и, покачнувшись, упал на оленью шкуру. Копинка подошел к нему, вытер тряпкой мокрое лицо и замахал полынным веником. Едва отдышавшись, Никифор сел, подобрал под себя ноги и, покачиваясь, что-то забормотал под нос. Старики поняли: разговаривает с духами.

После этого двое суток пролежал Никифор. Матрена подумала, что отец заболел, что умрет, наверно. Хотела бежать за доктором, но старик не позволил.

На третий день шаман поднялся, велел позвать внучку Феню. Когда девочка прибежала, он даже не узнал ее — так она выросла за эти годы.

— Сородэ, эпэкэ! [19] Сородэ, эпэкэ! — Здравствуйте, дедушка! — крикнула Феня. — Ты звал меня?

Вместо ответа Хутунка передал ей старый мешок из рыбьей кожи, завязанный розовой тесемкой.

— Возьми, хитэ, [20] хитэ — дитя в музей. Тут все: халат, бубен, кости. Возьми, скажи Николаю Павловичу, что твой эпэкэ шаманить кончил.

— Ай-я гини! — воскликнула Феня. — Теперь будешь как все люди. Хочешь, я позову Николая Павловича, ты с ним сам поговоришь.

— Не надо. Я тебе все сказал. Днем обратно в Копи уеду.

Феня испуганно посмотрела на него.

— Почему уедешь? Он не ответил.

— Ну, скажи, эпэкэ, почему уедешь? — в голосе Фени были слезы.

— Чужой я вам человек.

— Почему чужой? Ты нам родной дедушка! Не надо уезжать. Оставайся. Тебе с нами хорошо будет. — Она кинулась к нему, обвила руками шею и поцеловала в жесткие морщинистые щеки.

Потом постояла, вытерла кулачком слезы, улыбнулась ему и, схватив мешок, вышла на улицу.

— Не уезжай, я скоро вернусь, эпэкэ! — крикнула она в открытое окно…

Когда Феня через час вернулась, она уже не застала деда. Не было дома и матери. Девочка побежала на берег и увидела, что мать сидит у реки на камне и плачет.

— Что, эне, уехал он?

Матрена сердито посмотрела на Феню.

— Как не стыдно вам! Придумали старого человека обижать. Наверно, еще не такому научат вас в школе. Сегодня деда из дому прогнали, завтра, глядишь, родную мать из Уськи куда-нибудь прогоните…

— Да что ты, эне!

— Не пущу вас в интернат!

Феня испугалась.

— Почему не пустишь, там наши ребята живут…

— Пускай живут, а вас не пущу!

И верно, несколько дней держала своих девочек под замком.

Вспомнив эту историю, Николай Павлович подумал, что совершенно напрасно передоверил дело с шаманьими побрякушками Фене. Надо было самому поговорить с Никифором, растолковать ему что к чему, но учитель закрутился с делами и не сделал этого.