Лара Уильямсон - Мальчик, который переплыл океан в кресле

– Десять фунтов, ни больше ни меньше, – заканчиваю я фразу за Билли. – Но ты здесь, поэтому это неважно.

Я раскрываю Перл объятия. Я так взволнован. Она теплая на ощупь и пахнет кокосами и летним солнцем. Я вспоминаю, каково было раньше, когда она жила с нами. Она разрешала нам брать ее тюбики с особой краской, которую Билли называл «дурашь», она забирала нас из школы и отводила в кондитерскую по пятницам. Когда мы болели, она давала нам белый сироп и подтыкала одеяло. Она приходила на рождественские представления в школе, даже в тот раз, когда Билли играл трактирщика и сказал Иосифу с Марией, что в трактире есть свободные комнаты.

Но Перл уклоняется от моих объятий:

– Я не знала, куда вы сбежали, пока Билли не позвонил мне на прошлой неделе и не сказал, что у вас будет вечеринка над «Стрижками и ежиками». Я записала адрес и приехала сюда сразу после урока живописи в Тауэр-Пойнт.

Я, сбиваясь, пытаюсь рассказать Перл, что мы отправляли ей сообщения, а она не отвечала. Перл выглядит слегка удивленной; она говорит, что не получала никаких сообщений, но я не верю: уголок губ у нее подергивается. Билли так взбудоражен, будто выпил сразу десять стаканов лимонада. Он хочет показать Перл ручную улитку, которая помогла ему связаться с ней, но Перл отвечает, что не желает видеть никаких улиток, ну разве что их подают на тарелке в масляно-пряном соусе.

– А! – говорит Билли, а потом улыбается: он понял, что это, наверно, шутка. Но я смотрю в лицо Перл. Похоже, она серьезно. – Я знал, что ты нас не оставишь.

Билли прыгает с ноги на ногу, и в глазах у него скачут искорки счастья. Я разделяю его восторг. Однако Перл внезапно морщится.

Голос у нее сухой, как шлепанцы в песках Сахары.

– Я вас не оставляла. Это вы уехали, помнишь? Ладно, где ваш отец?

Из гостиной раздается громкое уханье. Это наш папа. Я бы узнал это уханье где угодно. Перл проходит прямо в комнату. Папа с Кошкой рука об руку пытаются пролезть под шваброй. Я даже не знал, что у нас есть швабра, мы ей никогда не пользовались. Папа с Кошкой валятся на пол, покрытые красной пеной Кошкиного платья. Они хрюкают от смеха.

Кто-то переключает песню, и внезапно папа – его руки и ноги переплелись с Кошкиными, будто они вместе составляют одного осьминога, – поднимает взгляд.

Над ним, скрестив руки, стоит Перл. Рот его открывается так широко, что туда можно засунуть самый большой леденец в мире. И еще останется место для арбуза.

Я ни разу не видел, чтобы папа двигался так быстро, ну разве что если ему нужно схватить пульт, прежде чем мы переключим канал на мультики. Он за секунду поднимается на ноги и говорит, что вечеринка окончена: рано утром у него запланирована встреча. Раздаются стоны и ворчание, но потом папа добавляет, что каждый может взять домой по бутылке вина. Стесняться нечего. Никто и не стесняется. По нашей кухне словно промчалась туча саранчи. Кто-то даже выдернул у меня из руки бутылку, которую принесла Перл. Возможно, это Малоглазый Скат. Вид у него очень уж подозрительный.

Через пять минут остаются только четверо: папа, Перл и мы с Билли. Билли болтает ногами и задевает диван, однако папа не говорит ни слова. Плечи его поникли, и он сжал пальцы. Перл говорит Билли, как она любит папу. Она была очень расстроена, когда однажды ночью все просто исчезли, не оставив ни адреса, ни телефона.

– Я вышла подышать свежим воздухом, а когда вернулась, вас уже не было. Вещи тоже исчезли. Ни слуху ни духу. В итоге мне самой тоже пришлось переехать. – У Перл кривится рот.

– Приходи жить с нами! – Билли умоляюще складывает ладони.

– Это ваш папа должен решать, – улыбается Перл, оглядывая комнату. Ей явно не нравится то, что она видит. – Но нам придется избавиться от этих подушек. И от искусственных лилий меня мутит.

Я сглатываю и думаю: Только не лилии, они должны остаться.

– Ваш папа просто не способен смириться с мыслью, что над отношениями надо работать. Что это обоюдный процесс. Я сказала ему это, когда мы разговаривали недавно.

Странно. Перл говорит о папе так, словно он человек-невидимка. Но я же его вижу, и я вижу, что он похож на сдувшийся шарик. Он сбит с толку и разломан на куски, как печенье, продающееся со скидкой.

– Ты знаешь, почему мы уехали, Перл, – шепчет он, проводя рукой по голове. – Давай хотя бы не при них. – Он кивает на нас с Билли и снова гладит себя по макушке. Нет, волосы все еще не появились. – Они и так уже нахлебались. Не надо еще и этого. Ты знаешь, что случилось. Ты все знаешь.