Ирина Дегтярева - Степной ветер

– Вот, полюбуйтесь. – Тетка Вера указала на Мишку.

Он услышал конское ржание и воспринял это как оскорбление.

– Пойду его побью, – решил Мишка и попытался вырвать у отца стек.

И сам вдруг несколько раз получил этим стеком по заду. Вскрикнув, мальчишка удивленно оглянулся, ища обидчика с тыла.

– Петь, не стоит. Он вряд ли что-то понимает, – растерянно заметил дядя Гриша, беря протянутую ему теткой фляжку. – Такую я видел у школьного трудовика, он к ней часто прикладывался.

– Сходи к нему, – попросил отец. – Только чтобы без огласки. Перед завтрашним мероприятием мне скандал ни к чему, сам понимаешь. Выясни, в чем дело. Не думаю, что он сам его угостил… Пойдем-ка, голубок.

За руку он притащил Мишку домой. Тот то и дело спотыкался: у него заплетались ноги. Хватаясь за отца, он порвал на нем рубашку.

– Кто тебя напоил? – еще раз попытался достучаться до его пьяного сознания отец.

– Эликсир, – пробормотал Потапыч.

Его снова вырвало, и он упал мимо стула, но не потерял сознание, а крепко уснул на полу.

Мишка попытался разлепить тяжелые веки. С третьей попытки это ему удалось. Открывал он их с тягостным ощущением постигшей его катастрофы.

Отец сидел рядом с кроватью на стуле и глядел на него пристально и мрачно.

Вяло пошевелившись под одеялом, Мишка почувствовал боль от вчерашних хлестких ударов стеком и вспомнил все до мельчайших подробностей, всю свою «славу», обернувшуюся несмываемым позором.

– Папочка, ты только никому не рассказывай, – глухо из-под одеяла попросил он.

– Зачем ты украл у него фляжку? И зачем ты пил? – терпеливо спросил отец.

– Я думал, это эликсир бессмертия, – выглянул Мишка, отогнув одеяло. – Почему ты смеешься?

– Что у тебя за бурда в голове?.. Это вино. Обычная настойка – слива на водке. Ты напился и опьянел. – Отец покачал головой. – Ты ведь знаешь, какая у тебя мать. Я так тебя оберегал, а в итоге ты принял настойку за волшебный эликсир.

– Побей меня, только никому не говори! – заплакал Мишка горько, сжавшись в комок на кровати. – Не хочу, как она…

– Вчера стеком достаточно получил. Вон, смотрю, ёрзаешь. А говорить я никому не стану. Зачем мне такой позор?

Потапыч заревел громче.

– Кончай! – строго оборвал его отец. – Вставай, умывайся, завтракай и садись за уроки. Было и прошло. Выводы ты, надеюсь, сделал?

Мишка часто закивал, вытирая мокрое от слез лицо о пододеяльник, и с послушной готовностью вскочил. Его шатнуло вправо, а затем кинуло влево.

– Это пройдет, – заметил отец и неохотно добавил: – На днях придется съездить в город. Она свидания требует.

Потапыч весь съежился, нахмурился. Эти встречи с матерью он не выносил.

– Да, вот еще что. – Отец с жалостью взглянул на него. – Ко мне сегодня должны приехать корреспонденты, фотографировать для какого-то календаря. Делать им нечего! Отрывают от работы! Придется их угощать, время уделять. Глава администрации просил. Так ты приберись в комнатах. И себя в порядок приведи. А я – на конезавод.

Мишка быстро оделся, застелил постель и сорвал со стены цирковую программку, чтобы глаза не мозолила.

«В чем она, слава?» – подумал он, глядя на улыбающееся лицо Сашки.

Вышел из дома и увидел напротив наспех сделанное чучело в старом теткином синем халате с табличкой на шее и надписью Ленкиным почерком отличницы: «Иван Иванович».

Мишке совершенно расхотелось совершать сегодня добрые дела, и он со свирепым выражением лица сначала порвал табличку, а затем побежал искать Ленку, которая где-то благоразумно затаилась.

У отца на кровати лежала черкеска, старинная. Верхняя одежда грузин, черкесов, абхазов и других кавказских народов. Такие черкески стали давным-давно носить и кубанские казаки.

Тетка заглянула вслед за Мишкой к Петру Михайловичу в комнату.

– Дед Мирон прислал, – пояснила она. – Я ее подлатала. Всё лучше, чем новодельные. У этой и газыри́, и поясок отделаны чистым серебром.

– Газыри? – переспросил Мишка. – Что это? Для чего?

– А вот эти пенальчики, которые справа и слева на груди по нескольку штук в ряд… Сам приберешься? Только отцовы вещи не трогай и к черкеске не прикасайся. Пыль с мебели сотри и пол вымой. Слышишь, олух царя небесного? Не рыскай глазами, не рыскай. Шашку дедову я припрятала, а то ты еще зарежешься.