Валерий Клячин - Страшная тайна братьев Кораблевых

– Сначала надо избавить его от власти денег, – твердо сказал Сашка. – Только люди этого не понимают, потому и не хотят от денег избавляться.

– Это да, – кивнул Колька. – Но я не про это хочу сказать. Я хочу сказать, что вся техника, придуманная человеком, настолько ненадежна, что для ее уничтожения достаточно одного булыжника. И чем тоньше, чувствительнее и умнее аппаратура, тем меньше нужен камень. Для большого компьютера вот такой булыган подойдет. – Он пнул ногой лежавший у воды серый валун. – А для мобильника и этого хватит. – Тут Колька не поленился и поднял попавшийся под ногу маленький камушек. – Чип же, который собираются вживлять людям, чтобы сделать их управляемыми, как роботы, ничего не стоит просто пальцами растереть.

– Ты хочешь сказать, – озорным глазом посмотрел Сашка на брата, – что люди, изобретая электронную технику, становятся все глупее?

– А разве умнее нас этот Нос? – вопросом на вопрос ответил Колька. – Ну, пусть не Нос, а тот, кто стоит за ним. Он хочет свести с ума Кутасова, денег на это не жалеет, так что даже психотронный генератор достал. А мы завтра по этому генератору можем просто топнуть ногой – и мокрое место от него останется. Какое же это супероружие, если топ – и нет?! Какая Америка – сверхдержава, если какой-нибудь хакер может запустить в их систему безопасности вирус – и нет никакой безопасности?

– Получается, что пугают тем, чего, по большому-то счету, и нет! – догадался Сашка, выбираясь на берег и сияя от счастья, словно это он только что лишил Америку ее могущества.

– Нас всех, – сказал Колька, выбравшись вслед за ним, – просто купили деньгами. Исчезни они с лица земли, и весь мир за час сойдет с ума, а через месяц все человечество вымрет, как мамонты. Останутся только те, кто умеет без денег жить…

Так, шутя и посмеиваясь, братья Кораблёвы направились через луг к калитке в углу своего сада, а выглянувший из кустов дед Степан смотрел им вслед и ничего не понимал. Впрочем, случайно и неосторожно брошенная Колькой фраза об ожидающей фермера Кутасова опасности все же запомнилась старику, и скоро он уже пересказывал ее по мобильнику Ивану.

– И это всё? – выслушав деда Степана, спросил Иван.

– Всё, Ваня. Потом уж я ни слова не понял из их беседы, – пожаловался тот. – Уж больно умны они, не по годам. И в кого только?..

– Наверно, в тебя, дед! – услышал он из телефона и, подумав, согласился: – Пожалуй, больше и не в кого…

Выключив мобильник, дед Степан хотел уже убрать его подальше в карман, но вдруг вспомнил, что Колька говорил что-то о завтрашнем дне, и снова надавил на кнопочку с зеленой трубкой. После долгого гудка телефон заговорил, но это был не Иванов голос.

– Пап, ты, что ли? – спрашивала его тетя Женя. – Ванюшка на двор вышел. Позвать?.. Ну что ты молчишь?.. Погоди, я сейчас его…

– Не надо! – строго приказал дочери дед Степан и нажал задрожавшим вдруг пальцем на красную кнопку.

В этот вечер Алёнка прибежала на берег слишком поздно, когда братьев уже и след простыл. Увидев их пустую лодку, она тяжело вздохнула и полезла сквозь ветки старой липы на свой сучок. Села на него, свесив ноги над водой, и крепко задумалась.

После вчерашних слов Сашки и обиды на него Алёнка чувствовала себя очень одинокой. Целый день она провела у озера, поглядывая на другой берег, но видела только множество байдарок, которые мешали ей рассмотреть видный сквозь далекие сосны кусочек кутасовского поля. Байдарки сновали по воде, как ткацкие челноки, то в одну сторону, то в другою, и в них сидели где по два, где по четыре гребца, и было смешно смотреть, как они гонялись друг за другом. Но Алёнка даже ни разу не улыбнулась. Ни разу не улыбнулась она и наблюдая за купанием сельской детворы, собиравшейся чуть поодаль от ее липы, за кустами, где было не так глубоко и не так высоко поднимался берег над водой.

День был воскресный, и на берегу собралось много парней и девчат, из тех, кто после окончания школы уехал из Архарова в город и навещал своих родителей лишь по выходным, да и то только летом. Они пили вино, курили, громко сквернословили, и слушать их Алёнке было и противно, и обидно. Обидно не за себя, а за озеро, которое они не любили и, казалось ей, оскорбляли своим поведением и мерзкими словами.

Озеро называлось Тихим и всем своим видом просило тишины или хотя бы спокойных и немного печальных русских песен, а приезжие включали свои орущие магнитолы, звуки из которых вылетали столь дикие, что Алёнка часто даже закрывала ладонями уши. Она ненавидела эти похожие на песий лай песни. Из-за этого даже сам английский язык, на котором они исполнялись, вызывал у нее отвращение.