Валерий Клячин - Страшная тайна братьев Кораблевых

– А там и видно будет, – сказал он дочери. – Может, я вас всех в город учиться отправлю. Опасно здесь становится. Похитить вас могут.

– Кто? Зачем? – округлила свои и без того большие глаза Анюта.

– А вот там и узнаешь, кто и зачем, да поздно будет, – задумчиво ответил Александр Борисович и искоса взглянул на жену, готовившую на уличной печке обед. Но та сделала вид, что ничего не слышала, хотя и выронила из рук половник. – Ладно, я пошутил, – хмуро улыбнулся Кутасов. – Никто вас похищать не собирается. Но осторожность все же не помешает. Вон какие страсти по телевизору показывают…

Когда к Кутасовым пришли работать братья Кораблёвы, Анюта рассказала им про тот разговор с отцом. Все им про свои страхи рассказывали на школьных переменках: и одногодки, которых в их классе было аж пятнадцать человек, и младшие, сидевшие по одному за десятью столами, и старшеклассники, которых оставалось ко времени окончания школы трое-четверо в каждом выпуске. Не то чтобы все они нуждались в защите братьев и верили, что те могут спасти любого, если понадобится, – просто Колька с Сашкой умели так все разложить по полочкам, что и бояться становилось уже нечего. Сами же они никогда никого и ничего не боялись, однако всегда были готовы постоять за себя.

Этому их научил Иван. Он и с Вовкой еще до своего ухода в армию занимался, но Вовка научился только нападать, поэтому часто приходил домой с «разбитой мордой», как выражалась их мать. В любой мальчишеской драке он сразу же кидался на противников и многих умел сшибить с ног, но спину всегда оставлял открытой. Колька же с Сашкой с самого начала прикрывали свои тылы и часто просто вставали спина к спине. Тогда подступиться к ним уже не было никакой возможности. Поэтому никто из сельских и не затевал с ними драку.

Теперь, думая о возможной опасности, братья прежде всего прикидывали, как защитить друг друга. И больше всего их огорчало вчерашнее происшествие, когда Носу удалось их обхитрить – и Сашка поехал домой на отправлявшемся в город турбазовском автобусе, а Колька оказался с Носом один на один. Сашка до сих пор не мог понять, как он вчера очутился в этом автобусе и, главное, зачем в него залез, зная, что Колька ждет его в лодке. Насильно его туда не запихивали, но получалось, что поехал он в нем против своей воли. И хотя потом Колька ни словом не попрекнул за это брата, всю ночь и весь день на душе у Сашки было муторно.

Пригнав комбайн к дому Кутасова, братья ополоснули лица теплой водой из бочки, стоявшей возле колодца, и только тут Сашка тихо попросил:

– Прости, брат, за вчерашнее. Я подумал, что тебе Нос приказал встретиться с ним один на один.

– А! – махнул Колька рукой. – Да ты не переживай.

– Нехорошо как-то, – не успокаивался Сашка. – Сейчас он опять попытается меня отшить.

– Не отошьет…

Колька нахмурился и покачал низко опущенной головой, как теленок. Потом стащил со стриженой макушки кепку и стал выбивать из нее пыль, хлопая по своей коленке. Вдруг он замер и уставился в песок, рассыпанный на поляне возле дома. Долго смотрел, о чем-то напряженно думая. И Сашка, проследив за его взглядом, также сделался задумчивым.

– Это Иван, – наконец произнес Колька. – Его «уазик» здесь был.

В песке четко отпечатался след от колеса, и братья даже узнали, от какого именно. Не далее как в прошлое воскресенье они помогали старшему брату заменить старую шину на левом переднем диске. Иван собирался на минувшей неделе наведаться к дальней сторожке и боялся, что на корнях старых сосен, выпиравших там высоко из-под земли, штопаное-перештопаное колесо может лопнуть.

– Сегодня был, – заключил Сашка, шмыгнув носом. – Чего ему тут понадобилось?

– Да, сегодня, – насупился Колька. – Вчера бы мы этот след точно заметили.

– Может, он по делу к Кутасову приезжал?

– Ага! По нашему! Других дел у него тут быть не может…

Колька натянул кепку на голову и резко зашагал к берегу озера. Такая его походка могла означать только то, что он чем-то очень расстроен. Пожалуй, только по ней да по Сашкиному насморку и можно было различить близнецов. Ну еще и по голосам, конечно. Сашка и говорил мягче, и ходил всегда одинаково вразвалку, а в Кольке жил, как говорил их отец, «материн зверек». Как тетя Женя могла «заводиться с пол-оборота», так и Колька, с той лишь разницей, что тетя Женя тотчас и выпускала из себя своего «зверька», то есть принималась ругаться, а Колька запирал его в себе и становился мрачным и надутым. Сашка же, когда ему что-то не нравилось, только краснел как рак и начинал громко сопеть носом. Но их отличительные особенности, по выражению директора школы Людмилы Александровны, открывались лишь тем, кто был знаком с братьями долго и близко. Видевшие их впервые понять, кто из них кто, не могли, как ни пыжились, ибо и одежда на близнецах была одинаковая, и стриглись они наголо в одно и то же время, и щербатыми были на один и тот же зуб.