Николай Олейников - Боевые дни [Рассказы, очерки и приключения]

И 3 декабря войска окружили здание Вольно-экономического общества, где заседал Совет. Совет знал о предстоящем аресте, но решил не сопротивляться.

У пролетариата ещё но было достаточных сил, чтобы организовать вооружённое сопротивление.

Вот как произошёл арест.

Делегаты услышали лязг оружия и звон шпор.

Отворилась дверь, и в комнату вошёл полицеймейстер. С ним несколько охранников.

— «Согласно распоряжению министров…» — начал читать полицеймейстер.

— Прошу не перебивать оратора, — резко оборвал его председатель собрания, — сначала попросите слово.

Полицеймейстер растерялся и умолк.

Когда оратор кончил, председательствующий обратился к собранию:

— Представитель полиции желает сделать сообщение. Разрешите?

Собрание разрешило. Полицеймейстер прочитал вслух приказ.

— Объявляю вас всех арестованными, — закончил он.

Председатель, невозмутимо выслушав приказ, предложил принять его к сведению и перейти к очередным делам.

Полицеймейстер теряется вновь.

— Позвольте… начинает он.

— Прошу вас не мешать. Удалитесь отсюда, — резко говорит председатель.

Полицеймейстер, потоптавшись на месте, уходит под громкий хохот присутствующих.

Делегаты быстро уничтожают все документы.

Заседание продолжается.

В комнату входит шеренга городовых. Они окружают всех членов Исполнительного комитета. Председатель объявляет заседание Исполнительного комитета закрытым.

Так был арестован Питерский Совет рабочих депутатов. Он просуществовал пятьдесят два дня. За это время он неустанно боролся с царизмом и смело вёл за собою рабочих всей страны.

Он показал своей работой, какой силой обладает рабочий класс.

А через двенадцать лет, в 1917 году, Советы возродились снова для того, чтобы окончательно взять власть в свои руки.

Каждый вечер я подходил к двери и подслушивал.

В комнате за дверью жил мой брат. По вечерам у него всегда собирались разные люди и громко разговаривали.

Как-то раз я услышал:

— Ну, ребята, готовьтесь. Во вторник на той неделе праздник.

Я не дослушал.

Я побежал в другую комнату и снял со стены отрывной календарь. Если правда, что праздник, значит красное число.

Я перелистал календарь. Число было черное, 18-е апреля.

«Обманули», — подумал я.

И чуть не заплакал.

Я очень любил праздники.

Мне было одиннадцать лет и я работал на заводе. Моя должность была — «мальчик». Это значит, я был в мастерской на побегушках.

После работы у меня всегда болели ноги. Вот почему я любил праздники.

Бывало с осени заглядываешь в календарь и считаешь, сколько красных листков на рождестве.

Рождество, пасха, троица — церковные праздники. А бывали еще и царские дни. То царь был именинник, то жена его, то родственники.

Назывались эти праздники мудрено — «тезоименитство».

Наш дворник лез на ворота и выставлял там флаг. Царский флаг. Трехцветный. Наверху белая полоса, в середине синяя, а внизу красная.

«Хоть бы побольше было у царя дочек, — думал я, — лишь бы не приходилось из цеха в цех мотаться».

На другой день я пошел на завод. Там я опять услышал насчет праздника.

Двое рабочих стояли у станка и один из них сказал:

— Праздник через четыре дня будет. Надо знамена приготовить.

Тут я не вытерпел. Подошел к главному мастеру Глебу Ивановичу и спросил:

— Глеб Иванович, — а правда, что во вторнику нас праздник?

Глеб Иванович ухватил меня за вихор и прошипел:

— Праздновать захотелось? Постой, ты у меня в этот праздник полы будешь в конторе мыть. Щенок!

А дома брат отозвал меня в угол и сказал:

— Вот что, Сёма. Ты мне помочь должен. Скоро будет праздник, и нам надо красной материи да лент побольше. Ты, может, у матери или у сестёр найдёшь.

Только, смотри, молчи, никому не проговорись!

«Что за праздник такой, — подумал я, — что в календаре его нет, и Глеб Иванович сердится, и проговариваться про этот праздник никому нельзя?

И красные ленты зачем-то нужны».

У матери я незаметно взял два куска кумачу, а у сестры, пока она спала, выплел из косы красную ленту.