Дмитрий Быков - В мире животиков. Детская книга для взрослых, взрослая книга для детей

Капитан позвал команду со шлюпки. Матросы выкопали дерево, осторожно пересадили в бочку. Зверек и зверюша в последний раз обошли свой остров, присели на дорожку. Зверюша мысленно произнесла прочувствованную молитву. Все заняли места в шлюпке, где блестело, переливалось и хрустально звенело чудесное дерево, и отплыли на корабль.

Матросы и капитан разошлись по рабочим местам, капитан дал команду, а Илька и Федя встали на палубе у борта, глядя на остров.

Корабельные орудия дали прощальный салют. На острове взлетела в воздух стая больших и маленьких птиц и, разделившись на несколько стаек, с громкими криками, песнями и писком разлетелась в разные стороны. Корабль медленно отходил в море. С острова поднялась новая стая, и вскоре пестрые бабочки догнали корабль и покрыли собой всю палубу.

Федя перегнулся через борт и увидел в воде косяки рыб, уходящих от острова.

— Федя! — запищала зверюша. — Остров, остров!

Остров медленно погружался в море, прощально махая ветвями.

— До свидания! — крикнули зверек и зверюша, снова хором.

Матрос, который пришел драить палубу, но вместо этого гонял шваброй бабочек, которые расселись повсюду цветастым ковром, побежал докладывать начальству, что остров погружается.

На прощание остров выстрелил вверх дождем часов и медных монеток, осыпавшихся в воду с неслышным плеском. Верхушки деревьев скрылись под водой, и от места, где был остров, к кораблю понеслась огромная волна. Федя обнял Ильку, и они долго глядели туда, где еще минуту назад было их жилье, но волна догнала корабль и толкнула его, и оба они свалились, а потом так торопились выловить сачком и высушить смытых в воду бабочек, что не успели ни заплакать, ни сказать торжественных слов прощания. А потом их позвал капитан.

В кают-компании на столе стояло хрустальное дерево, последний привет ушедшего под воду острова.

— По справедливости, — просипел капитан, простудившийся во время вчерашней прогулки, — это дерево надо отдать Саньку, потому что сережку он потерял.

— Санек одну сережку потерял, пусть одну и берет, — возразил боцман Михалыч.

— По справедливости, — сказал вдруг Санек, — вообще надо Ильку и Федю спросить.

Федя вышел вперед, очень гордый тем, что его мнением кто-то интересуется, и Илька испугалась, что он сморозит глупость. Но боялась она напрасно.

— Пусть каждый берет ровно столько, сколько надо, — постановил Федя. — Маме сережки, сестренкам, у кого сколько, девчонкам там… У кого зверюша, берите по паре, у кого зверка — по две. Несправедливо, конечно, но что делать: они, зверки, такие. Дочкам тоже берите, у кого есть, и внучкам, конечно.

Михалыч, расстроенно смотревший в пол, оживился и поднял глаза.

— А этим, как их… невесткам… можно? — спросил он, прикинув на пальцах и отложив, судя по всему, три пары.

— Можно и невесткам, — махнул рукой Федя. — Только пусть каждый посчитает, кому сколько надо, со всеми племянницами и кузинами, и лишнего не брать. А если кто забудет, так тому потом Санек отдаст. Они же новые нарастут. А Санек пусть возьмет все дерево. Только можно я тоже для мамы возьму? Ой, и сестренке… И для Ильки… Кстати, а где Илька?

А Илька тем временем стояла на корме, глядя на белые водяные кудри, уходящие в темноту, и пела колыбельную тринадцати голубым мотылькам, засыпающим на сгибе ее левой лапы.

Иногда, сильно стосковавшись по зверюше и убедившись, что никто его не слышит, зверек принимается петь Любовную Песнь. Будучи страшно стеснителен, он особенно заботится о том, чтобы ни одна, даже самая маленькая зверюша не оказалась в этот момент рядом. Потому что тогда все эти глупые девчонки увидят зверьковую слабость, неприличную мягкость и отвратительную сентиментальность. Стоя на пыльной дороге посреди родного города и ковыряя босой задней лапой сухую землю, зверек сначала тихо, а потом все громче начинает петь свою песню, слушать которую невозможно без слез.

При передаче ее человеческим языком приходится, конечно, опустить множество деталей, нюансов и обертонов. Дело в том, что зверек не столько поет, сколько воет, и ритм его песенки создается чередованием длинных подвывов с короткими. Разумеется, ни о каких рифмах или размерах не может быть и речи, но их в избытке компенсирует страсть. Так что наш бедный перевод с его сменой длинных и коротких строк дает лишь самое приблизительное представление об истинной Любовной Песни Зверька.