— Айда быстрее,— еще раз поторопил Култын, когда Ленька приблизился.— Уже многие ушли. И Варька. Вон она, в жакетке. Видишь?
— Вижу,— усмехнулся Ленька.— Идет, а сама, поди, рожи корчит вовсю...— И с любопытством заглянул Култыну в глаза.— А у тебя как? Прошло уже?
Култын смущенно шмыгнул носом и поспешно отвернулся, словно заметил на крышах изб что-то очень интересное.
Он и Варька после представления будто с ума посходили. Култын всю неделю поет диким голосом: «И-ех, я не поп, не кулак...»
А Варька и того хуже. Раздобыла где-то осколок зеркала и, чуть освободится от дел, корчит перед ним рожи: то сморщится, будто огуречного рассола хватила, то вытаращит глаза, то сощурится, скособенив рот, то вдруг поднимет брови, захохочет визгливо и задергает плечами, как припадочная.
Ленька догадался: Варька хочет научиться кривлять рожу, как одна девка из агитотряда, когда представляла какую-то важную городскую богачку.
Да что там Култын и Варька! Митька покой потерял после представления, только, правда, по другой причине.
— Жив не буду, а сколочу свой такой же агитотряд! Или не по силам? Еще как! Что у нас, гармонистов нету, а? Или плясунов? А певуньи какие! Вот хоть Галинка Лушникова!.. Она, брат, любую уездовскую за пояс заткнет. Сколочу! Учительша, Ирина Петровна, поможет. Обещалась. Хорошее, говорит, дело...
Митькина затея всем пришлась по душе, все загорелись ею. Даже Лыков. Выслушал Митьку, бухнул костылем об пол:
— Действуй! Жить, так жить весело. А что потребуется от меня, проси — все сделаю. Агитотряд — это, братки, если хотите,— великая политическая сила. Он крепко поможет нам в борьбе со старым миром!..
И вот Митька бегает по селу вечерами: ищет желающих в агитотряд...
Во дворе школы было уже полно ребят и девчонок: шумливые, разодетые во все лучшее, что нашлось.
Пришли и взрослые поглядеть, как их «старшенькие» войдут в школу.
Однако дверь ее была прикрыта, а дорогу преграждала красная ленточка, натянутая между перильцами крыльца.
Култын огорченно глянул на Леньку:
— Чегой-то лоскут висит... Может, передумали, а? Может, на другой раз отложили?
Ленька не успел ответить: дверь распахнулась, и на площадку крыльца вышли учительница Ирина Петровна и Лыков.
Лыков быстрым взглядом окинул многоцветную толпу ребят, тесно окруживших крыльцо, сказал весело и громко:
— Ну вот, ребятки, нынче и мы с вами дождались праздника — начала ученья. Это большой день для всех нас, считай — самый главный, потому как с этого дня вы пошагаете широкой дорогой в светлую жизнь. Цепче хватайтесь за грамоту: ученому человеку легче строить новую жизнь и бороться со всякими врагами трудового народа.
Потом Лыков достал из кармана ножницы и перерезал ленточку.
Ирина Петровна отступила к перильцам, освобождая место.
— Добро пожаловать в школу, дорогие дети!
Сразу присмиревшие ребята робко поднимались на крыльцо. Ирина Петровна объясняла, кому идти в какой класс: кто поменьше — в один, кто побольше — в другой.
Ленька, Варька и Култын уселись за столом возле окошка, притихшие и торжественные. Ирина Петровна прикрыла дверь, встала рядом с широкой зеленой доской:
— Ребята, с этого дня вы ученики первой трудовой Елунинской школы. Вы каждый день теперь будете узнавать много нового и интересного. Вы узнаете, как образовалась наша земля, как появились ее обитатели. Я вам расскажу про дальние страны, про солнце и звезды. Вы узнаете историю нашей страны... Но прежде мы должны с вами научиться читать и писать. С этого и начнем наш первый урок.
Ирина Петровна взяла кусочек мела, повернулась к доске и начертила на ней что-то похожее на двухскатную крышу.
— Это буква «А»,— сказала она.
— А! — тихо и радостно повторил Ленька.— Буква «А»!
В конце октября выпал первый и обильный снег.
Еще вчера улицы и дворы наводили тоску мокрой чернотой, раскисшей землей и промозглым ветром, а нынче все враз изменилось. Всюду бело, чисто и покойно: нигде ни одна веточка, ни одна усохшая полынка не шелохнется.
Над степью висит огромное ослепительное солнце и сверкает в снежинках синими, зелеными и алыми искорками. Березы, словно вспугнутые, разбежались по сторонам дороги. Они, казалось, бежали бы и дальше, да устали под тяжестью толстой снежной бахромы на ветках. Остановились отдохнуть, да и застыли кто где.
Дорога была гладкой и легкой: наконец-то исчезли рытвины и колдобины. Снег похрупывал под подковами, полозья смешливо взвизгивали.
Читать дальше