Виктор Сидоров - Федька Сыч теряет кличку

Торчать у церквушки больше было не к чему, и ребята помчались домой. Дождь не только не переставал, но, кажется, еще усилился – тугие водяные струи так и хлестали землю.

Ребята вбежали в первый попавшийся подъезд, чтобы передохнуть и собраться с мыслями.

– Ну, что? – вытирая ладонью мокрое лицо, спросил Тимка. – Поверил теперь? Это, брат ты мой, не шутка!

Андрюшка тоже понимал, что все виденное не шутка. Его просто лихорадило.

– А этот мужик-то, знаешь кто? – спросил Тимку. – Тот самый, что у нас в подвале ночью был. Помнишь, я тебе рассказывал?

– Да ну?!

– Точно. Я его по голосу узнал… А Сыч… Что он с ними делает?

– Что делает! Ясно – ворует. Иначе зачем они лазят по подвалам?

– Ну, это мы посмотрим. Теперь-то мы все узнаем, но только как Сыч выбрался из церквушки? Ведь люк больше не открывался?

…Мать встретила Андрюшку сразу двумя вопросами.

– Во-первых, где ты допоздна пропадал, во-вторых, почему весь мокрый и в глине?

Андрюшка виновато осмотрел себя и тяжело вздохнул.

– Заигрались, а тут дождь хлынул…

Мама посмотрела на Андрюшку долгим печальным взглядом, от которого стало очень неловко. Но ведь не мог же он открыть ей еще не разгаданную тайну! Единственное, что твердо пообещал Андрюшка маме, – это не приходить поздно. Все – теперь они с Тимкой отдежурили.

Глаза у мамы сразу потеплели.

– Ну хорошо. Одежду повесь сушить, быстренько ешь – и в постель.

Она верила Андрюшке, и он никогда не злоупотреблял ее доверием. Наскоро поев, он юркнул под одеяло. По телу разлилось приятное тепло, но сон не шел. Перед глазами все время стояла церквушка и освещенное вспышкой спички лицо Сыча. «Зачем он по ночам таскается в церквушку? Ведь не для прогулки? Узлы какие-то принесли… Кто этот мужчина?» Думает Андрюшка, думает, а ничего придумать не может. Даже голова разболелась. Одно ясно: с Сычом неблагополучно.

Последний раз Андрюшка видел Сыча год назад, когда тот бросил школу. Они учились в одном классе, дружили, и Андрюшка пошел узнать, почему он не учится. Сыч жил на той же улице, что и Юрка Бабукин. Встретились возле дома, поздоровались. Андрюшка с удивлением рассматривал Сыча, его рваный пиджак, старые, кое-как залатанные штаны, выцветшую железнодорожную фуражку, которая была очень велика и сидела не на голове, а на ушах, сильно оттопырив их в стороны.

– Ты чего так вырядился?

Сыч исподлобья глянул на Андрюшку.

– А тебе-то что?

– Как что? – смутился Андрюшка. – Интересно…

– Я тебе не кино, – грубо сказал Сыч. – Ходит тут каждый: что да почему? Надоело.

Сыч сплюнул, отвернулся. Он долго глядел не мигая куда-то над домами, потом отрывисто сказал:

– Отец нигде не работает. Пенсию пропивает – вот почему! Доволен?

Сказал, голос его дрогнул, а в глазах вдруг заблестели слезы.

Потом каким-то глухим, но потеплевшим голосом произнес:

– Ну ладно, Андрюшка, не обижайся… Спасибо, что зашел, а теперь прощай, некогда мне…

– А почему в школу не ходишь? – торопливо спросил Андрюшка.

Сыч не ответил, лишь махнул рукой и медленно пошел вдоль улицы.

После этого Андрюшка больше не видел его.

И вот встретились…

Болезнь свалила мать, когда Федька заканчивал четвертый класс. Болела она долго и тяжело. Но все равно хозяйничала в доме, интересовалась, как учится Федька.

Бывало, худая, бледная, она зовет Федьку:

– Федюнька, иди, сыночек, ко мне…

Посадит на кровать, держит горячими пальцами грязную Федькину руку и тихим голосом убеждает:

– Учись, Федюнька, хорошо учись. В люди выйдешь, не ленись только. Какая у тебя сейчас забота? Никакой, кроме ученья. Станешь большим человеком, авось, и меня вылечишь… Отец-то, видишь, какой: ни до кого у него нет дела, пьет да пьет…

Федька учился хорошо. С похвальной грамотой четвертый закончил, в пятом тоже первым в классе шел.

Светлым мартовским днем, когда зазвенела первая капель, умерла мать. Федьку словно подменили: стал хмурый, молчаливый. Уроки готовил редко, а порой совсем не ходил в школу – и день, и два. Еле-еле закончил пятый и больше учиться не стал, сказал, что пойдет с отцом на заработки. Первое время в самом деле они с отцом нанимались пилить дрова. Но однажды отцу показалось, что его обсчитали, он поскандалил и больше не стал ходить по дворам.