Олег Коряков: Формула счастья

— Ох и строгая сестра! — покрутил головой Ярослав.

— Справедливая, — поправила Рано.

Она была моложе их на год, и всё же они не могли не слушаться её. Может быть, потому, что она была почти безупречна и, значит, имела право на власть.

Их семьи издавна жили в одном микрорайоне, и ребята воспитывались в одном интернате. Рано для Ярослава была как сестра, Ярослав для неё — как брат. Она, пожалуй, любила его ещё больше, чем родного брата Андрея. Но, конечно, не показывала вида. Старалась не показывать. Ведь нехорошо, если мать отдает предпочтение одному из сыновей, а сестра — одному из братьев. Это древняя мудрость. В Рано она была.

В ней вообще было что-то древнее. Наверное, в глазах. Они были диковатые. О нет, не безумные и не бездумные, наоборот, в них светилась мысль, в её больших и темных, карих глазах. Но очень уж яркий, даже яростный огонь порой вспыхивал в них, хотя тут же, сдерживая себя, Рано тушила его. В том огне, думалось Ярославу, горят отблески великих страстей и бед, пережитых её далекими предками, и в кровавых битвах двадцатого века, и ещё раньше, в пламени народных восстаний, и ещё — в угрюмых походах и сечах полудиких азиатских орд.

А может, это только казалось Ярославу? Он любил думать о прошлом человечества. Его не переставала удивлять поразительная история людей — этих существ, которые в общем-то ещё совсем недавно ютились в пещерах и землянках, дубинками и камнями отбивались от четвероногого зверя, потом нелепо враждовали друг с другом и в то же время стремились к идеальному устройству общества.

Ярослав уже опубликовал две свои первые заметки в юношеском журнале археологов и не то шутя, не то серьёзно говорил, что когда-нибудь напишет труд, в котором обобщит закономерности общественного развития разумных существ Вселенной.

— Смотри-ка! — воскликнула Рано. — Мир меняется на глазах. Анд идёт по тропинке.

Ярослав оглянулся. Действительно, Андрей, на удивление, в этот раз не воспользовался эскалатором, бегущим к озеру, а спускался с горки, от остановки электролётов, по пешеходной тропе.

— Поздравляю, — с усмешкой встретила его сестра. — Ты, я вижу, решил-таки приобрести истинно спортивную закалку.

Андрей рядом с ней казался грузным и неповоротливым.

— Скажи, историк, — обратился он к Ярославу, девчонки всегда были такими? И в двадцатом веке, и раньше — в средневековье? Они такими будут и в двадцать втором столетии? Видимо, в них, где-то внутри, навечно запрятана мечта о восстановлении матриархата. Они хотят властвовать. Неистребимый пережиток древности.

— А тебе нужен патриархат? — сверкнула глазами Рано.

Ярослав усмехнулся:

— Ведь ты знаешь, Анд, что в переводе на русский имя Рано означает: шиповник, дикая роза.

Рано мгновенно повернулась к Ярославу:

— Ты хочешь сказать, что я похожа на розу или что у дикой розы есть колючки?

— Он говорит о колючках, — пожал плечами Андрей. — Видишь, историко-лингвистические данные помогли нам научно обосновать особенности твоего характера.

Глаза Рано блестели. Она любила перепалки.

— Ну, подождите, я свой характер покажу в воде!

Андрей присел под тент, сказал миролюбиво:

— К тому времени я тебя умаслю. Нет, серьёзно, Рано. Я должен признаться: кое в чём ты права. Сегодня я слушал запись последнего выступления профессора Беляева. Вообще он говорил о бионике, но между прочим привёл факты, которые заставили меня задуматься о себе. Как ни разумны люди и их образ жизни, человек как вид хиреет, если он слишком увлекается вот такими благами цивилизации. — Андрей кивнул на бегущую ленту эскалатора. — Беляев говорит, что совершенно необходимы постоянная закалка и тренировка.

— О люди! — с трагическим пафосом воскликнула Рано. — Но ведь именно это нам внушали с первых школьных лет.

— Я как-то не придавал этому значения, — признался Андрей.

Ярослав улыбнулся:

— До сегодняшнего дня Анд не слышал этого в своих ультрафонограммах.

То была шпилька. Книгам и лекциям Андрей предпочитал звукозапись. В их школе работала серия аппаратов, которые, преобразуя звуковые волны в электромагнитные определенной силы и частоты, позволяли воспринимать запись непосредственно мозгом. Усвоение «услышанного» было очень быстрым и прочным. Ярослав же больше любил чтение: оно позволяло наслаждаться самим процессом познания.

— Скоро и у тебя ультрафонограммы станут любимыми, — возразил Андрей другу. — Они у всех станут любимыми. Это неизбежно.