Иван Василенко: Звездочка

— Заучился! Совсем заучился!

— А ты отдохни, — посоветовал Паша. — Пойди вниз, сыграй на гитаре.

Петро отчаянно затряс головой:

— Ныльзя. Завтра знаешь какой день? Завтра шабаш-день. Маруся придет, проверять будет. Все будет проверять, за всю неделю. Хорошо учил — хвалить будет, плохо учил — ругать будет.

— Не придет! — с неожиданной для себя горечью сказал Паша. — Она больна.

— Больна? — испуганно глянул цыганенок. — Ай-ай-ай!.. Такая хорошая девочка! — Он беспомощно оглянулся и совсем по-детски сказал: — Кто теперь проверять будет, а? Ты не хочешь, Сеня песни поет. Совсем некому проверять.

— Нет, почему же… — смутившись, пробормотал Паша. — Это ты напрасно. Давай твои книжки…

Когда час спустя в комнату заглянул Семен Ильич, он увидел Пашу и цыганенка сидящими рядом у стола. Петро, высунув кончик языка, писал, а Паша следил за его пером и подбадривал:

— Ну, правильно. А ты сомневался!.. Теперь пиши общий знаменатель. Правильно.

Заметив директора, ребята встали.

— Вы, Сычов, тоже с ним занимаетесь? — спросил Семен Ильич.

В голосе его Паше послышалось удивление.

— Да… То есть нет… Я Родникову заменяю, — потупившись, пробормотал Паша.

Семен Ильич подошел ближе, положил ему руку на плечо.

— Семен Ильич, — поднял Паша на директора повлажневшие глаза, — разрешите мне завтра отлучиться. У меня весь вечер… — Он запнулся, опять потупился и еле слышно прошептал: —…сердце болит.

— В город? Ну что ж, — живо отозвался Семен Ильич. — Поезжай. Я скажу коменданту.

Он пошел к двери, но на пороге обернулся и опять сказал:

— Поезжай. Это хорошо.

В воскресенье, перед вечером, все ребята высыпали на футбольную площадку. Общежитие опустело. Паша тщательно почистил костюм и с увольнительной запиской в нагрудном кармане отправился в город.

На зеленой Черемушкиной улице он нашел нужный номер и остановился перед маленьким домиком под черепичной замшевшей крышей. На подоконниках, за вымытыми до сияния стеклами, цвела герань. Паша вспомнил вот такой же старенький домик в своей родной Лукьяновке, спаленный немцами, и ему стало грустно. Он постоял, вздохнул и негромко позвякал щеколдой. Калитку открыл высокий худой старик с бронзовым лицом и черными живыми глазами. И по этим глазам Паша сразу догадался, что перед ним Марусин отец.

— Еще один, — сказал старик, оглядывая Пашу с веселым любопытством. — Целый день гости. Вот повезло Мане!

— Здравствуйте. — Паша приподнял фуражку. — А разве наши уже приходили?

— Ого! Трое девчат — раз, Саша-изобретатель — два, Сеня с медалями — три. А тебя как звать?

— Павел.

— А, Па-аша! — дружелюбно протянул старик. — Первый токарь. Слыхал, как же! Вот ты какой… Ну, заходи, заходи!

Паша подумал: «От кого же он слыхал? От Маруси? Так она меня только ругает».

Дворик был крохотный, и Паша сразу заметил, что главное здесь — сад, который со всех сторон подступал к дому, протягивая в окна свои мохнатые ветки.

— Там она, — показал старик на курчавые абрикосовые деревья. — Туда иди.

Припадая на одну ногу, он ушел в дом.

Маруся стояла между деревьями у садового столика и широко открытыми глазами смотрела на Пашу. В синем домашнем платье, в тапочках на босых ногах, она показалась ему хрупкой, маленькой.

Он неуверенно подошел и тихо сказал:

— Здравствуй…

— Здравствуй, — так же тихо ответила она, но вдруг вспыхнула и порывисто протянула руку.

Минутку они стояли друг против друга, не зная, что сказать.

— Хочешь абрикос? — неожиданно спросила она и вспрыгнула на стол, но, подняв руку, чтобы притянуть ветку, болезненно поморщилась.

— Брось, — сказал Паша. — Тебе ж больно.

— И пусть больно! — Она сдвинула брови и на короткое время опять сделалась такой же упрямой и ершистой, какой бывала в училище.

Желтые, еще не совсем созревшие абрикосы падали на стол, подпрыгивали и скатывались на землю. Паша едва успевал подбирать.

— Довольно! — кричал он. — Уже полная фуражка.

— Ничего, ребятам понесешь! — смеялась Маруся и нарочно, чтоб помучить его, забрасывала абрикосы подальше, в траву.

Потом они сидели один против другого за столом и поглядывали друг на друга: она — с улыбкой на похудевшем за одни сутки лице, он — с опасливой мыслью, как бы она не рассердилась, если он начнет задуманный разговор.

— Знаешь, я никому ключа от патрона не даю, — начал он осторожно. — Ребята иной раз просят, а я не даю.