Альберт Лиханов - Собрание сочинений в 4-х томах. Том 3

Бабы потоптались еще у двери, потом все сразу двинулись вперед, а через минуту стоял в избе магазинный гомон. Все говорили между собой, щупали кожу пиджака и штанов, разглядывали на свет рубахи, подносили их к окну, где поярче.

— Слышь, братишка! — сказал негромко Анатолий. — Кажись, попали мы, а? Ноги-то унесем?

Пряхин усмехнулся: а что, может, и впрямь выгорит их затея? Но бабы, подробно ощупав каждую вещь, приутихли.

— Мыльца у вас, родимые, нет? — спросил чей-то тонкий голосок.

— А спичек?

Его поддержали:

— А сольцы?

— Смилуйтесь, гражданки, — засмеялся Анатолий. — Мы же не коробейники, не торгаши. Обыкновенные инвалиды! Нам бы пожрать чего, чтобы выжить, чтобы до победы нашей добраться! — Он осекся. Что-то уж очень пламенная получилась речь. Анатолий похлопал рукой по тряпкам, спросил: А что, не нравится?

Бабы завздыхали, загомонили опять, но уже тише.

Хлопнула дверь. На пороге возникла еще одна женщина, и изба оживилась:

— Валя! Бери чего-нибудь Сереге-то!

— Ведь возвращается.

— Подарочек какой!

Валя скинула платок, оказалась молодой, белозубой, веселой.

— Глянь-ка, штаны какие — сносу нет!

Окна задребезжали от хохота.

— А пинжак-то, пинжак!

— За почем костюм отдаете, инвалиды? — перебила всех веселая Валя. И впрямь Сереге подарочек!

Алексей молчал, мялся, не знал, как и сказать, но Анатолий в тон Вале крикнул:

— Да для мужа живого ведь ничего не жалко, а? Клади два мешка.

В избе разом стихло.

— Чего два мешка? — испуганно спросила Валя.

— Как чего? — ответил игриво Анатолий. — Муки.

Пряхин разглядывал крестьянок и обливался потом. Анатолий был слепой, это женщины понимали и смотрели на одного Алексея, только на него. Смотрели презрительно, осуждающе, удивленно.

— Пошли отсюдова, бабы, — сказал чей-то глухой голос.

— Спекулянты вы, а не инвалиды, — добавил другой.

Женщины враз заговорили, двинулись к двери, уже кто-то вышел, по ногам шибанули морозные клубы воздуха, и тут Анатолий крикнул:

— Стой!

Крикнул, как там, на войне, командовал, наверное, своими солдатами.

— Спекулянты? — спросил он, поднимаясь. — Какие же мы спекулянты, бабы? Разве похожи мы на спекулянтов? — Голос его сел, сломался. — Неужели вы думаете, что пришли бы мы, мужики, к вам свои штаны на муку менять, коли б нужда к стенке не приперла, а? И нужно нам за эту довоенную кожу, черт бы ее побрал, не меньше мешка муки, чтобы малые дети с голоду не передохли. — Анатолий успокоился, сел снова на лавку. — И вы нас не стыдите, самим стыдно. Деваться некуда.

Женщины стояли у выхода, повернувшись к слепому, — стояли плотной маленькой кучкой, и лица у всех были точно выточены из дерева.

"Вот после войны, — подумал неожиданно Алексей, — памятник такой вырубить надо художникам. Бабы. Смотрят на тебя и будто заплакать хотят".

Не думал он никогда в жизни ни о каких памятниках, а тут подумал скорбно и тихо стояли бабы у двери, словно хотели что-то сказать — грубое, стыдное, да сами же и жалели.

— Не суди нас, незрячий, — проговорила Валя, выходя из кучки. Женщины народ известный. Слово обронили нехорошее, извини… Ну а если по делу, то могу я по вашим ценам из всего этого обмундирования сменять на муку для Сереги разве что только фуражку. А ежели весь костюм, то сама мужа не дождусь, околею. Так что ищите деревню побогаче.

Дверь отворилась опять, и холод бил по ногам теперь долго — пока все женщины не ушли.

— Садитесь за стол, — приказала хозяйка. В ухвате держала она черный горшок. — Чем бог послал.

Алексей не слушал ее. Рассовывал тряпки в мешки, зло их тискал, уминая. Анатолий закуривал цигарку, и руки у него тряслись.

Торопливо поднялись и обедать отказались, как ни просила хозяйка.

На пороге Пряхин протянул ей кожаный картуз.

— Отдай Вале для ее Сергея!

Хозяйка запричитала, что надо бы отдать в руки Вале, да она ее и кликнет, но Пряхин поморщился:

— Отдай сама!

И плотно притворил за собой дверь.

Они шли по деревне быстро, почти бегом, не сдерживая шаг, а Анатолий шипел Пряхину в ухо:

— Да быстрей, черт тебя дери! Быстрей!

Только в низинке, когда закуржавелые березы и домики, взбегавшие на гору, скрылись за ельником, Алексей расслабился.

— Дурак же я, — сказал зло гармонист. — Тащились, ехали. Надо было на рынке. У кого есть что сменять да продать — в город везут. А кто сам локоть кусает — дома сидит.

Они шли молча, досадуя на себя.

— Стыдобища какая! — сказал Алексей.