Альберт Лиханов - Собрание сочинений в 4-х томах. Том 3

Насторожась, подбираясь, Храбриков посмотрел Кирьянову прямо в глаза, как бы намекая на существующую между ними связь. Кирьянов был непробиваем.

— Долго будет продолжаться это безобразие?! Начпартии просит вас переправить людей в безопасное место, людям угрожает опасность, может, даже смертельная, а вы тут… — он оглядел Храбрикова с головы до ног и закончил уничтожающе: — занимаетесь обжираловкой!

Храбриков вздрогнул, в мутных глазках от обиды навернулись слезы, но он тут же спрятал их, проморгался и сказал:

— Не понимаю, об чем речь?

Цветкова, все еще стоявшая за столом, кажется, поперхнулась, Храбриков заметил, как Кирьянов мельком, подозрительно взглянул на нее, и довершил:

— Про лодку мне Цветкова действительно говорила, тут я виноват, запамятовал, а больше ничего не знаю.

— Как не знаете! — крикнула Цветкова. — Заметив, что она побледнела, Храбриков вновь почувствовал себя в форме.

— А так! — удивился он наивно. — Ничего мне не говорили!

— Вы что? — всплеснула руками, плачущим голосом закричала Цветкова. Белены объелись?

— Э-э, — заблеял Храбриков, щуря глазки и мотая головой, — нехорошо обзываться-то, девушка! — Он переходил в атаку, по многолетнему опыту зная, чем наглее он будет себя вести, тем лучше. — Ты ведь мне в дочки годишься! Старика обзываешь!

— Да он подлец! — крикнула Цветкова. — Разве вы не видите! Подлец! Отказывается от своих слов.

— Ну-у! — протянул Храбриков, победно глядя на Кирьянова. — Дак она пьяная!

В зале стоял шум: не зная истины, люди всегда много и охотно толкуют, строя предположения, догадки, осуждают и обсуждают — важно было вызвать симпатии у этих незнающих людей, и Храбриков сказал громко:

— Ишь, набралась!

Он пошел к выходу, сутулясь, изображая несправедливо оскорбленного, Цветкова бухнулась на стул, заплакала — громко, истерично, ее бросились утешать долговязый начпартии и грузинчик этот. Но Храбриков довольно усмехнулся, подумав: "Съела, сопливая? Съела?"

— Стой! — услышал Храбриков окрик Кирьянова.

ПэПэ кричал властно, словно собаке, но Храбриков, ликуя победу над Цветковой, не заметил этого. Он обернулся.

— Я не знаю, — воскликнул Кирьянов, — как там было. Кто и что сказал или вообще не говорил…

Столовая слушала его внимательно, притихнув, — только слышались всхлипы Цветковой, а Кирьянов смотрел лишь на гостей, не замечая как бы ни Цветкову, ни Храбрикова, выключая их из дела, беря решение в свои руки и играя, опять играя.

— Сейчас важно не это! Важно другое! — ПэПэ стоял с наполненным стаканом в руке, но глаза его казались холодными, деловитыми. Стакан был лишь подробностью, он не имел никакого значения в том, что говорилось. Важны люди! Группа Гусева! Их надо спасать! Немедленно! Товарищ Лаврентьев, — сказал он, успокаивая нескладного начпартии. — Никакой группы спасения не надо. Ничего страшного пока не произошло. Храбриков обязан лететь, он и полетит.

Кирьянов поднял стакан. Лицо его опять выражало сердечность и добродушие.

— Выпьем за людей! За тех, кто в поле! За тех, кто решает все! — и, перед тем как выпить, велел Храбрикову: — Слышите! Летите немедленно! Сию секунду!

Храбриков сжался, понимая, что ему приказывают — унизительно, властно. Тарелка с куском лосятины снова стала оттягивать руки, он увидел, что гости смотрят на него, — недоверчиво, с опаской, как на жуликоватую прислугу.

Плечи его опустились, он вышел в кухню под придирчивый, насмешливый взгляд толстозадой поварихи, поставил тарелку на стол.

Заскорузлые пальцы тряслись как после контузии, в животе противно заурчало. Он натянул картуз, когда дверь из столовой хлопнула и его обнял Кирьянов.

— Ничего, дядя! — хохотнул ПэПэ, залезая в карман, и прибавил, приглушая голос, укорительно: — Нехорошо, нехорошо девушек непорочных обижать!

Храбриков вскинул голову, прищурился, готовясь защищаться, но Кирьянов добродушно поглядел на него, подмигивал едва заметно, как бы успокаивая, все понимая и даже присоединяясь.

— Вот возьми, — сказал он, протягивая мятые, потные бумажки. Долетишь заодно до станции, ящик спирту возьмешь. А то кончается.

ПэПэ хохотнул, больно ударил его по спине, даже зазвенело что-то в груди, — оглобля стоеросовая, — и исчез за дверью.

Храбриков мгновенно соображал, держа на ладони деньги, потом, веселея, подмигнул поварихе.

— Слыхала? — спросил он.

— Слыхала! — недовольно ответила толстозадая.

— Запомни! — привередливо велел он.