Альберт Лиханов - Собрание сочинений в 4-х томах. Том 3

Анна Павловна исполняла роль хозяйки, говорила какие-то слова, рассаживала гостей, но не переставала волноваться. Тогда, в день похорон, она страдала оттого, что на похороны мужа не пришел ни один художник. Она сама была актрисой и помнит, прекрасно помнит тот мир, неожиданно исчезнувший, истаявший, как дым, для нее, для Кости. Она могла бы поддерживать отношения и с тем миром, и вначале к ней прибегали подружки по старому театру драмы, но Константин был один, к нему-то никто не приходил, и Анна Павловна прервала нити, связывающие ее с прошлым. Она решила: если связала судьбу с одиноким художником, значит, и сама должна быть столь же одинокой — такая постановка вопроса, казалось ей, помогала преодолевать им вдвоем Костино одиночество — он уже не был теперь одинок. Их маленький мир, состоявший из них двоих, был равноправным миром, со своей жизнью, пусть не такой бурной, как обстановка премьер и вернисажей, но, может, оттого и более устойчивой. Да, так вот она волновалась, глядя на Сережу, на Леночку и Бориса, и поняла много-много лет спустя, что эта молодежь, шедшая за Костей, была как бы его наследством, которое он оставил вместе со своими полотнами. Да, да… Его сверстники, художники, уже ушли, их нет; если бы они дружили, Анна Павловна ощущала бы, наверное, скорбь, переживала утраты, но стариков в ее окружении не было, а была та самая зеленая молодежь, ставшая ныне вполне взрослой, и тут стоило, ей-богу, стоило волноваться, потому что старики, какие бы ни были они народные и знаменитые, они все-таки, как и сама Анна Павловна и Константин, тоже вчерашний день, а вечные ценности — мудрость, стихи, музыку, картины — нужно передавать молодым, то есть дню завтрашнему.

Анна Павловна остановила себя на мысли, что думает, пожалуй, слишком возвышенно, и улыбнулась: все-таки она бывшая актриса, проповедовала когда-то со сцены высокие истины, и это, значит, не исчезло бесследно.

— Друзья мои, — сказала она, успокаивая себя и отмечая, что вот так, от одних только мыслей, она волнуется каждый раз в этот день; уже старость, значит, можно бы и похладнокровнее, поспокойнее. — Друзья мои, повторила она, и голос ее сорвался, — прошу, к столу, уже пора.

— Никто не приедет больше? — спросил Сережа и запнулся — так насмешливо взглянула на него Анна Павловна.

— Если даже, — торжественно и чуточку высокопарно произнесла она, если даже не придете и вы, мои друзья, и я останусь в одиночестве, это еще не значит, что не пришел никто. Пришла я…

— Ох, Сережка, — засмеялась Леночка, — вечно ты бухаешь не подумав!

Сережа покраснел, но тут же бойко объяснил:

— Простите, Анна Павловка, дурака, это просто вырвалось невзначай, я же знаю, что вы никогда никого не зовете.

— А это интересно наблюдать, Сережа, не правда ли? — улыбнулась ему Анна Павловна, пытаясь сгладить свою никчемную резкость. — Помнишь, сколько было народу прежде?

— Жизнь идет, люди уходят, исчезают слабые друзья, а картины Константина Федоровича остаются всегда. — Борис поднял рюмку. — Выпьем за него!

— Я вас поздравляю, Анна Павловна, — сказала Леночка, — и нас всех поздравляю тоже. — Она оглядела присутствующих. — Поздравляю с днем рождения Константина Федоровича.

Они чокнулись старинными хрустальными бокалами, тонкий звон прокатился по комнате, и, прежде чем прихлебнуть вина, Анна Павловна сказала печально, однако без тоски и без грусти, потому что думала о Константине всегда светло:

— Ему было бы теперь восемьдесят два…

И засмеялась тихонько. Она не могла представить его стариком. Даже в день смерти он не был стариком. А тогда… Тогда…

"Живя, умей все пережить: печаль, и радость, и тревогу. Чего желать? О чем тужить? День пережит — и слава богу!" — вспомнила Анна Павловна тютчевские стихи из Сережиной книжки. Она засмеялась сегодня над ними. Сегодня засмеялась, а тогда она так и жила. Первый муж умер во время войны, он был сердечником, умер не на фронте, а в командировке, она съездила к нему на могилку, убивалась, потом замкнулась, ушла в себя, с трудом работая в театре, потому что там требовалась полная раскованность, а ее словно судорогой свело. Она так тогда и жила, как у Тютчева: "День пережит — и слава богу!" Потом — Победа. После войны все оказалось еще сложнее — для нее по крайней мере. Надо было жить дальше. Пока воевали, никто по-настоящему не жил, все ждали победы, ждали вестей с фронта, жили только войной, а тут оказалось, что есть еще другое. Тогда многие растерялись — беда и горе отошли, остались послевоенные лишения, но их переносили легче, надеялись на лучшую жизнь, и она постепенно приближалась. Женщина еще не старая, Анна Павловна ждала чего-то, хотя чего?.. Любви? Нового чувства? Она не верила в это, считала: чувство бывает один раз, и для нее все позади.