Альберт Лиханов - Собрание сочинений в 4-х томах. Том 3

Просто делился тогда для меня весь мир.

Но он оказался сложней, чем грань между белым и черным.

Педсовет большинством голосов поддержал меня. За — шестнадцать. Против — восемь. Восьмерку возглавляла, конечно, широкоплечая Елена Евгеньевна.

После педсовета ко мне подошел Аполлоша с какой-нибудь, наверное, вдохновляющей фразой, но я не дала ему высказаться. Распаленная спором, проговорила:

— Лучше быть одноруким, чем такая правая рука, как Елена Евгеньевна! Как вы терпите?

Директор крякнул, зарделся и свернул в сторону. Я не обратила на это внимания.

Я ликовала, и все остальное было мелочью.

"Процветание раскрывает наши пороки, а бедствия — наши добродетели" выписала я себе тогда цитату из Фрэнсиса Бэкона и в ней восхищалась второй частью. Как верно сказано: бедствия раскрывают добродетели.

Так и было. Интернат принял шквал добродетели.

В четверг газета напечатала мое письмо, где я рассказала про наших ребятишек, в тот же день телефон у Аполлона Аполлинарьевича разрывался звонками — люди выспрашивали подробности, а в пятницу с раннего утра школьный вестибюль был полон народу.

Ребята сидели на уроках и не ведали ни о чем, а комиссия работала полным ходом. Мы придумали комиссию, а как же иначе! Возглавлял ее, понятное дело, Аполлон Аполлинарьевич. Маша и я составляли надежную основу, и еще директор настоял на включении завуча Елены Евгеньевны как человека придирчивого, критичного и в такой обстановке просто необходимого, объяснил он нам, глядя отчего-то в сторону. Никто не возражал, и никаких разногласий с Еленой Евгеньевной у нас не оказалось, потому что все мы были предельно придирчивы, а я и Маша так просто чрезмерно.

Помню, как мы заняли исходную позицию: Аполлон Аполлинарьевич во главе стола, по правую руку, вполне естественно, завуч, мы с Машей рядышком, стул у торца отодвинут — для посетителя, я в легком от волнения ознобе открываю дверь и приглашаю первого гостя.

Он вошел легкой походкой — худощавый, высокий, по левому виску глубокий шрам, на груди позвякивает целый иконостас орденов и медалей. Представился:

— Никанор Никанорович Парамонов, подполковник в отставке, — и протянул паспорт.

Никто из нас не решался взять паспорт, оскорбить пошлой проверкой такого человека, и он негромким голосом, будто не военный говорит, а скромный библиотекарь, пояснил, смущенно улыбаясь, что всю ночь его и жену мучила бессонница. После газеты.

Он помолчал, разглядывая нас поочередно, словно размышлял, как далеко стоит углубляться, затем опять застенчиво улыбнулся.

— Тут такое дело, — проговорил он и быстро взглянул на нас, точно решился, — в начале войны мне, тогда лейтенанту, поручили эвакуировать детей из детского дома. Я танкист, и вот три мои танка приняли ребят. Десятка полтора самых маленьких посадили прямо в машины, человек, наверное, двадцать, тех, что постарше, на броню. Немец прижимал основательно, детдом эвакуировать раньше не успели, и вот мы вытаскивали ребят буквально из-под огня. Довезли их до станции, сами тут же развернулись и ушли в бой, где все мои танки немцы сожгли. А станцию размолотили бомбардировщики. Думаю, дети погибли.

Он тер переносицу, покашливал, просительно поглядывал на нас, этот удивительный человек, словом, очень тушевался, пока не сказал:

— Меня с тех пор совесть гложет, вот не могли уберечь ребят, а тут ваше письмо, и, хотя время нынче другое, мы с женой решили усыновить мальчика.

— Усыновить? — удивился Аполлон Аполлинарьевич. — Но мы этого не предполагаем.

— Не беспокойтесь, — улыбнулся Никанор Никанорович, — у нас с женой уже есть опыт, мы усыновили одного мальчика. Наш Олежек закончил медицинский институт, двое внуков.

— Да вы сначала на них посмотрите! — воскликнула Маша.

— Нет, мы рассчитываем на вас. Кого вы подскажете, — сказал подполковник.

Мы смущенно запереглядывались. Аполлон Аполлинарьевич даже покрылся мелкой потной россыпью. Смотрел на меня как на спасительницу, и я его поняла. Написала на клочке бумаги: "Коля Урванцев". Он облегченно вздохнул.

— Никанор Никанорович, мы еще вернемся к этому разговору, он слишком серьезен, а наши намерения куда проще.

— Как ваше здоровье? — вкрадчиво спросила Елена Евгеньевна.

— Соответственно возрасту пока приличное, — вздохнул он.

— А жены? — спросила я.

— Не жалуется.

— Жилищные условия? — поинтересовалась Маша.

— Трехкомнатная на двоих.