Яков Длуголенский - Сиракузовы против Лапиных

Тогда я, всё ещё не веря, протянул ему шесть копеек и попросил дать сразу три карты: одну для школы, а две — для дома, для тренировки.

— Вот это другой разговор! — И лицо Ферапонта Григорьевича расплылось в широченной улыбке.

Я никогда ещё не видел, чтобы он так приветливо улыбался. Он даже снял свою морскую фуражку и стал драить козырёк рукавом. А потом снова надел и сунулся под прилавок.

— А то прибежал: мышка… кошка…

Я думал, сейчас он достанет карты, но он там всё шарил и шарил и всё говорил про мышку и кошку, и, по мере того как он шарил, на лице его появилось озабоченное выражение, а потом оно сменилось безграничным удивлением.

— Нет, — наконец сказал он.

И уставился на меня.

— Чего нет? — спросил я.

— Контурных карт!

— А где они?

— Ммм… — сказал Ферапонт Григорьевич, — проклятый склероз… Где-где!.. Скупили! Что ты так смотришь на меня?

Я подумал и убрал свои шесть копеек.

Некоторое время мы молча и с интересом изучали друг друга.

— Следующий! — наконец сказал Ферапонт Григорьевич, хотя никого, кроме меня, в магазине в тот момент не было. — За те же деньги вы, можете купить фирменные карандаши фабрики «Сакко и Ванцетти», — сказал он мне.

И лицо его сразу сделалось не по-родственному официальным.

Пятясь, я покинул магазин. И пришёл в себя только на улице.

«Так, — сказал я, — так… Кто-то скупил… Допустим.

А зачем же он тогда расхваливал эти карты, если заранее знал, что их скупили?»

И тут вдруг отчаянная мысль пришла мне в голову: их не скупили! Они лежали у него там, под прилавком, он только делал вид, что ищет, решив спасти меня и обоих, нелюбимых им, Сиракузовых от верной двойки!

Тёплая волна благодарности затопила меня.

«Какой человек! — думал я. — Верный. Отзывчивый. Настоящий».

Через час по штакетниковому забору, как в старые добрые времена, ударили палкой.

Это были Сиракузовы.

— Купил карты? — сухо и не глядя, спросили они.

— Нет, — сказал я.

— Мы тоже. Под прилавок заглядывал?

— Нет, — сказал я.

— Мы тоже. Но пока молчи. В пятницу Михайла Михайлович сам всё узнает.

И снова мы разошлись во враждебном молчании.

Но я не мог усидеть дома. Я пошёл к Михайле Михайловичу посмотреть, как он выглядит, если уже знает, что контурные карты исчезли. Но он писал книгу.

Тут уже сидели оба Сиракузова, которые, вероятно, тоже пришли посмотреть на Михайлу Михайловича.

— Шшш… — сказала мне жена Михайлы Михайловича, наша Бронислава.

Она с Сиракузовыми грызла семечки.

Я сел рядом и, если включить сюда Сиракузовых, мы теперь вчетвером стали грызть семечки и наблюдать, как Михайла Михайлович пишет книгу.

— Первую главу приканчивает, — шёпотом сказала Бронислава.

Мы кивнули, продолжая есть.

На столе перед Михайлой Михайловичем лежали старинные и нестаринные книги, из которых он, вероятно, делал выписки о нашем городе.

Вот он обмакнул перо, вот поднёс его к бумаге, но передумал.

Пошевелил губами.

Посмотрел в книгу.

Отложил перо.

Я ещё ни разу не видел, как пишут книги.

Вдруг Михайла Михайлович повернул голову, заметил, что мы, все четверо, во главе с Брониславой, перестав есть, на него смотрим.

— Ну что вы на меня смотрите? — спросил он и засопел, а его круглое лицо выразило страдание. — Думаете, легко писать, когда вокруг сопят и смотрят?.. Кажется, я взялся не за своё дело… — Он вздохнул и вдруг оживился. — Я откопал тут любопытное свидетельство… Как ты думаешь, — повернулся он к Брониславе, — некий человек по фамилии Сиракуз мог иметь отношение к вашим Сиракузовым?..

— Очень просто мог, — сказала Бронислава.

— Тогда надо проверить по инвентарным книгам бабушки Василисы… жил ли тут в семнадцатом веке такой Фома Сиракуз, по прозванью Неверный…

— Почему неверный? — удивились Сиракузовы.

— А потому что он всегда и во всём, наверно, сомневался…

— А-а, — удовлетворённо сказали Сиракузовы.

— И поплатился за это: предсказал судьбу самозванному царевичу Лжедмитрию…

— Это какому Лжедмитрию, — сразу оживились Сиракузовы, — который хотел воцариться в Москве?

Потому что, кажется, это был единственный царевич, про которого они знали.

— Тому самому, — ответил Михайла Михайлович. — До похода на Москву он остановился в Монетке. А поскольку среди монеткинцев Фома слыл самым прямым и неподкупным, да ещё к тому же умеющим предсказывать судьбу, Лжедмитрий и решил выяснить, достанется ли ему московский престол… «Достанется», — ответил Фома. И Лжедмитрий уже было обрадовался. «Да вот только ненадолго», — продолжал Фома… — Михайла Михайлович улыбнулся, а Сиракузовы твёрдо сказали: