Владимир Шустов - Тайна горы Крутой

«Велика наша земля. За три года и то, пожалуй, да что — пожалуй, наверняка не обойти ее всю. Шагай и день и ночь по лесам, горам, степям и равнинам без ночевок и привалов — все равно не успеешь: мал срок три года! Если даже поплывешь по бесчисленным рекам на лодке, по морям на пароходе, по пустыням, где пока еще не орошены сыпучие пески, поедешь на верблюдах, не хватит одной тысячи восьмидесяти дней, чтобы осмотреть Родину. А за три года ой-ой-ой что можно сделать…» — так размышлял Тима, сидя у окна вагона скорого поезда Новострой — Урминск. На востоке будто вишневый сок разливался по светлому небу. Подожженные солнцем, запылали закраины облаков. Они разгорались все ярче и ярче, и вот из-за гор выкатилось солнце. От его лучей вспыхнули росинки на траве и цветах. Но это только на холмах. В низинах еще курился туман. Густые молочные хлопья расползались, редели, рассеивались. Сквозь них, как сквозь матовое стекло, виднелись поля.

«Ле-чу, ле-чу, ле-чу…» — попыхивал паровоз. Сонная речка с зеркальными омутками в осоке осталась позади. Хорошо у таких омутков сидеть по утрам с удочкой и подкарауливать серебристых язей!

Пронесся мимо лесок. Стройные, кудрявые березки, гибкие рябины, пышные черемухи. Хорошо в таких рощах собирать белые грибы на крепких пузатых ножках. Заметишь в траве одну коричневую шляпку, присядешь, раздвинешь зеленые стебли, а там — целое грибное семейство!

В низине у реки просыпалось село. Брели на пастбище коровы, лениво помахивая хвостами. На шеях у коров болтались колокольчики. За околицей, на пригорке, шевельнула плоскими крыльями мельница.

А поезд мчал Тиму по уральской земле. Удивительно! Недавно тайга подходила почти к самому полотну, к окнам вагонов тянулись колючие лапы пихт, елей и сосен, а сейчас — равнина. И родные горы вдалеке, похожие одна на другую. Которая из них Крутая?

Тима вспомнил, как провожал его Юля. Одиноко стоял он на пустом перроне (Павку в Малахит отправили раньше). «Чудак Юлька. Обеими руками махать начал и побежал еще вдогонку». Представилось опечаленное скуластое лицо друга, его взлохмаченные волосы и грусть в глазах-незабудках. Тима вздохнул, подложил под голову узелок с провизией и прилег. Вагон мягко покачивало, и колеса будто напевали колыбельную песню.

Проспал Тима недолго. Кто-то настойчиво теребил его за плечо. Тима открыл глаза и оторопел: перед ним стоял проводник и держал в руках клетку с Мраморным.

— Твоя птица? — спросил он.

— Моя.

— Разлучить тебя с ней придется. В пассажирских вагонах возить птиц запрещено. Будем составлять акт.

«Вот так штука! Не учли. Павка тоже, наверное, в акт попадет. Высадят! Конечно, высадят, раз правила нарушили». Тима собрался с духом, умоляюще взглянул на проводника и как можно вежливее попросил:

— Дядя, разрешите до Урминска. Дело у меня очень, очень важное. До Урминска недалеко, совсем рядом. А голубь ведет себя тихо. Он и не воркует даже. Можно, дядя?

Голос у мальчика был так покорен, а в глазах такое отчаяние, что проводник задумался. А Тима с лихорадочной быстротой перебирал в голове возможные варианты завершения неожиданной истории.

«Если согласится, хорошо. А если будет отбирать Мраморного, надо вылезать. До Урминска уже близко и можно дойти пешком…»

— Для птиц, племянник, особый вагон есть.

«Все пропало!»

На верхней полке кто-то закряхтел, свесились ноги в мохнатых шерстяных носках. «Сейчас и этот скажет: «нельзя, мешают, беспокоят», — с горечью подумал Тима. Но пассажир, могучий старик с окладистой бородой, спустился вниз, сел рядом с Тимой и сказал басом:

— Пусть везет голубя. Парень в лагерь к друзьям торопится.

— И то, — поддержала соседка, женщина в цветастом платье с корзинкой на коленях. Готовясь к завтраку, она вынимала из корзины и раскладывала на столике всякую снедь: вареное мясо, ватрушки, пирожки, огурцы. — Не мешают нам голуби. Парень — тоже, видать, тихий. Как звать-то?

— Тимой.

— Тимофеем, значит? Доброе имя. Старшего у меня Тимофеем зовут. Может, слыхал про Героя Труда тракториста Тимофея Лосева? Про него во всех газетах писали, и портреты были. Есть, поди, хочешь? — Не дожидаясь согласия, она пододвинула Тиме сдобную творожную ватрушку, поджаренный кусок мяса и сочный соленый огурец.

— Ты, товарищ проводник, разреши парню птицу довезти, все просим за Тимофея.

Вошел еще пассажир, статный, подтянутый военный с зелеными погонами старшины-пограничника. Через плечо — полотенце с бахромой, в руках — мыльница. Он посмотрел на проводника, на Тиму, на клетку, сразу понял, в чем дело, и блеснул ровными зубами: