Лидия Чарская: Том 7. Приключения Таси

И глаза его при этом смотрели с такой решительностью на Тасю, что она не могла сомневаться в истине его слов.

— Да неужели же мама хочет, чтобы я уехала? — с тоскою воскликнула девочка.

— Ваша мамаша желает одного, чтобы вы исправились и стали милой, послушной барышней, а дома ваше исправление немыслимо. Вы не желаете никому повиноваться, как мне писала моя кузина Marie.

— Ваша Marie — лгунья! Я ее ненавижу, — сказала запальчиво Тася, — а если так, если они хотят от меня избавиться, то я не хочу оставаться с ними больше. Увезите меня, господин Орлик, увезите!

И она решительно зашагала к дому. На террасе ее встретила мама.

— Ты уже знаешь про свой отъезд, — сказала она, строго глядя на Тасю. — После обеда вы едете. Няня собирает твои вещи. Если желаешь проститься с Леночкой, можешь пойти к ней. Она теперь не спит.

— Я не хочу ни с кем прощаться, — ответила Тася.

— Тем хуже для тебя, — сказала мама и попросила нянюшку поторопиться с обедом.

Обед прошел скучно. Один только господин Орлик оживлял его своими рассказами о пансионе, удивляя всех присутствующих необычайно большим аппетитом.

Тася не прикасалась ни к чему. Она сидела надутая и недовольная всеми.

"Не хотят меня — и не надо. И уеду, и уеду, и уеду!" — мысленно твердила девочка.

К концу обеда к крыльцу подали лошадей. Господин Орлик поблагодарил хозяйку и сказал, что пора ехать.

Няня принесла шляпу и пальто Тасе.

— Христос с тобой, деточка! Поживешь среди чужих-то, так и свое дороже покажется, — сказала она, крестя свою питомицу дрожащей старческой рукою. — Мамашу, смотри, радуй ученьем да поведеньем хорошим, да и меня, старуху, заодно!

Тася равнодушно подставила щеку няне и, кивнув мимоходом Марии Васильевне и Павлику, подошла к матери.

— Прощай, — произнесла мама, и Тасе показалось на миг, что она слышит прежние мягкие и ласковые нотки в голосе матери, — прощай, моя девочка, — сказала Нина Владимировна, — старайся вести себя хорошо и прилежно учиться. Надеюсь, последний твой поступок послужит тебе хорошим уроком, и ты научишься, вдали от нас, быть послушным и милым ребенком, научишься ценить нас всех. Помни, я буду знать твой каждый шаг и лишь только увижу, что ты стала чуточку лучше, возьму тебя снова домой. Не думай, что я разлюбила тебя, Тася, нет! Я знаю, что тебя может исправить только строгое воспитание, и с болью в сердце поступаю так…

Голос мамы дрогнул. Она сняла с груди маленький эмалевый крестик и, перекрестив им Тасю, надела его на шею девочки. Потом крепко обняла ее и поцеловала.

Но Тасю не смягчила ласка матери. Она по-прежнему считала себя правой и незаслуженно обиженной всеми. На прощальные слова m-lle Marie она умышленно не обратила внимания и поспешила сбежать с крыльца и усесться в коляску.

— Тася! Милая Тася! — послышался позади нее слабый голосок.

Девочка живо обернулась и увидела больную Леночку на руках няни, поддерживаемую Павликом. Лицо больной было бледно, худенькие ручки висели, как плети.

— Ничего не поделаешь, матушка-барыня, — оправдывалась няня на замечание Нины Владимировны. — "Хочу, говорит, видеть Тасю! Неси меня к ней!"

Что-то дрогнуло в озлобленном сердечке маленькой проказницы. Она быстро выскочила из экипажа и подбежала к сестре.

— Леночка! Прости, милая!

— Тася, голубушка, милая! Я не сержусь на тебя! Право, не сержусь, родная. — Она протягивала к сестре свои руки, и большие кроткие глаза ее сияли любовью.

Тася теперь не чувствовала ни озлобления, ни гнева. Вид измученной Леночки, которую она не видела после печального происшествия, лучше всяких слов показал ей, как она виновата. Но Тася была слишком избалована и горда, чтобы обнаружить перед другими свое раскаяние. Она молча поцеловала руку матери, обняла наскоро брата и села в коляску.

Господин Орлик сел подле девочки. Лошади тронули, и Тася Стогунцева выехала со двора родного дома.

На больших столовых часах пробило половина второго, завтрак кончился — и девочки, воспитанницы пансиона господина Орлика, поднялись как по команде из-за стола.

Их было двенадцать, возрастом от восьми до четырнадцати лет. Старшая из девочек, Маргарита Вронская, прочла послеобеденную молитву и высокая, худая дама в черном, довольно поношенном платье — m-lle Орлик, сестра и помощница господина Орлика, — объявила:

— Даю вам полчаса отдыха. Скоро придет немецкий учитель, а пока можете поиграть в зале. — И она вышла из столовой.