Лидия Чарская - Том 20. Дом шалунов

Прыжок.

Отчаянный крик.

И горячее дыхание зверя пахнуло жарко в самое лицо Миколки.

Что это?

Вместо острых зубов, нежное прикосновение шершавого, мокрого языка. Вместо страшного волчьего воя нежное повизгиванье.

— Кудлашка! Кудлашка! Ты? Милая, родненькая! Нашла-таки меня? Нашла, сердешная, голубушка моя! — слышится голос мальчика.

Миколка никогда не плакал. Даже тогда, когда дядя Михей бил его жестоко. Сожмет только губы, зубы стиснет, но ни единой слезинки. А тут заплакал. От радости, что нашел его верный друг, Кудлашка.

Миколка прижал к груди собаку, обнял. Плачет и шепчет:

— Нашла ты меня, Кудлашечка, родименькая, нашла? Вот спасибо тебе, дружок ты мой сердешный! Вот спасибо!

Кудлашка визжит и умильно крутит хвостиком в темноте.

— Никогда таперича не расстанусь с тобою. Ей-богу! Куда я, туда и ты. Ладно?

Кудлашка визжит так, что звон стоит в ушах от ее визга.

Мальчик и собака обнимаются снова, потом ложатся рядком на траву и через минуту уже спят крепко и сладко.

Солнце стояло высоко на небе, когда еще сонный Миколка почувствовал, что кто-то тянет его за рукав. Он вскочил, протер глаза. Перед ним Кудлашка: тянет его за рубаху.

— Миленькая! — шепчет Миколка и чмокает Кудлашку в ее холодный влажный нос.

Потом решительно встряхивается, оправляется и, обратившись к Кудлашке, говорит:

— Ну, брат, таперича мы махнем дальше, в лес. Куда-нибудь да выйдем. Идет, што ли?

Кудлашка тявкает, точно хочет сказать:

— Куда хочешь веди, всюду пойду за тобою! И оба пускаются в путь.

Солнце печет. Но жара не чувствуется. Деревья кругом высокие, ветвистые и дают тень. Зато нечто другое начинает мучить Миколку и Кудлашку.

Это голод. Не поужинав с вечера, мальчик чувствует пустоту в желудке. Чувствует голод и Кудлашка; она уже не прыгает, довольная, как прежде, а идет, уныло опустив голову, подле своего маленького хозяина. А лес, как нарочно, становится все гуще и гуще. Мало надежды скоро выбраться из него. Миколка приуныл. К голоду присоединяется и жажда. Под ложечкой сосет. Язык стал тяжелый и шершавый. И пить, и есть хочется нестерпимо.

Вот солнце ниже. Вот оно красным огненным шаром спустилось к верхушкам деревьев. А они все идут.

— Господи! Поесть-то как охота! — срывается с губ Миколки, и он с тоскою оглядывается на своего друга.

Четвероногий друг глядит на Миколку печальными глазами. Глядит и визжит.

Но вот лес стал редеть понемногу.

Мальчик приободрился. Вдали заблестело что-то.

— Речка! — вскричал Миколка. — Чуешь, Кудлашка, — речка близехонько? Верно, и жилье есть. А где жилье — там и еда, вестимо! Чуешь?

Кудлашка тявкнула и помчалась вперед. За нею, собрав последние силенки, побежал и Миколка.

Лес еще поредел. Светлая полоса реки засверкала ближе. Кудлашка метнулась к ней. За нею Миколка.

Оба скатились кубарем к воде. Стали жадно пить, лежа на берегу. Вода бежала под самым лицом мальчика. Ее серебристые струйки искрились в лучах заходящего солнца. От этого постоянного мелькания, от голода и усталости в глазах Миколки зарябило. Голова его закружилась. Лишившись последних сил, мальчик, перекувырнувшись через спину, тяжело бухнул в воду.

— Тише! Вам говорят: тише, пострелята! Кто только посмеет разбудить его, тому я дам здоровую взбучку. Гога Владин, ты знаком с моими кулаками! Сунься-ка!

— Уж ты бы помолчал, Алек Хорвадзе. Чего ты так важничаешь! Такой дылда, как ты, может одолеть любого малыша! Ты больше нас всех и оттого сильнее! Немудрено это!

— Я годами не старше вас. Ну, а теперь марш отсюда, покуда целы.

И стройный чернокудрый мальчик с пламенными глазами запер дверь перед самым носом детей, толпившихся на ее пороге, и, снова подойдя к постели больного, склонился над ним.

— Что за красавчик-мальчуган! — произнес он, рассматривая лицо лежащего перед ним.

— Этакий красавчик! Подумать больно, что такой-то чуть не утонул в реке!

Больной приподнял веки.

— Где я? — произнес больной слабым голосом.

— У друзей, не бойся, малыш! — отвечал Алек, — у друзей, которые тебя ничем не обидят.

— А где же Кудлашка? — беспокойно проговорил больной.

Но едва он успел произнести это, как из-под постели вынырнула Кудлашка во всей своей красоте. С визгом она кинулась прямо на постель больного, оставляя на чистом пикейном одеяле следы грязных лап. Темноволосый Алек покачал головою.

— Макака не похвалит, если увидит это, — произнес он серьезно, — и Кар-Кар тоже. Впрочем, я заступлюсь за тебя, когда понадобится, — заключил он тихо.