Анатолий Алексин: Я «убиваю любовь…»

Мама при других всегда защищала и нахваливала папу, а дома поступала совсем наоборот. Однажды я слышал, как мама сказала папе: «Никогда не хвали ребят в их присутствии: это непедагогично!» Тогда я понял, что папу она, наверно, ругала в его присутствии, как это говорится, «в воспитательных целях».

Собирая вещи, мама сказала, например, что никто из папиного отдела, конечно, никогда в жизни не согласился бы ехать так далеко и что одного только папу могли уговорить на это. А через несколько минут на кухне она уверяла соседей, что все папины сотрудники очень хотели, прямо-таки мечтали поехать в Заполярье, чтобы изучать там вечную мерзлоту, но что доверили это важное дело одному только папе. Короче говоря, мама собиралась в дорогу.

Я был еще счастливее папы! Еще бы: я поеду не куда-нибудь на дачу и не в летний лагерь, а в город Заполярск, который так называется потому, что находится за самым Полярным кругом. На радостях я даже стал напевать известную песенку, которую чуть ли не каждый день передавали по радио:

Дима поморщился, словно у него зубы заныли.

— Какой у тебя ужасный слух!..

— Я ведь не в театре выступаю.

— Да… Но мы вынуждены тебя слушать!

Папа сбоку внимательно посмотрел на Диму и сказал:

— Не ссорьтесь перед дорогой: это плохая примета.

Дима передвинул свои роговые очки с переносицы на кончик носа и опять отправил их на переносицу. Потом он принялся так усиленно чесать свой затылок, что мне, как всегда в подобных случаях, казалось, что он вот-вот доскребется до самой коры головного мозга.

— Дело в том… Дело в том, — медленно, но твердо проговорил Дима, — что я никуда не поеду.

Папа даже привстал со стула.

— Как не поедешь?

— Так… очень просто. Не смогу поехать, — подтвердил Дима и вышел в коридор.

Папа с мамой удивленно переглянулись. И только один я во всей нашей семье, да, пожалуй, и во всем мире знал, почему Дима не хочет ехать в Заполярск: он был влюблен в Киру Савостину.

Я узнал об этом совершенно случайно. Если вы помните, как раз из-за Димы я перестал вести свой дневник: Дима заглядывал в него, узнавал все мои мысли и самым коварным образом срывал мои самые лучшие, самые смелые планы, которые почему-то считал баловством. Ну, а другие, которые ему нравились, тайно поддерживал… В общем мне это надоело, и я забросил свой дневник. Я вообще перестал доверять свои мысли и планы бумаге: пусть о них никто не узнает заранее! И даже вот этот рассказ о нашей поездке в Заполярск я пишу через полтора года, когда уже начал учиться в седьмом классе. А в те дни, когда мы стали собираться в путь, я еще всего-навсего был пятиклассником…

Так вот однажды я заметил, что Дима что-то записывает по ночам в толстую «общую» тетрадку. Да, да, представьте себе: вскочит в одних трусах — и сразу за стол! Берет ручку, раскрывает тетрадь, так задумчиво-задумчиво закинет голову вверх, повздыхает немножко и что-то там запишет. Потом пошепчет немного себе под нос и снова пишет…

Я решил заглянуть в эту тетрадку, раз уж Дима в мой дневник заглядывал. На самой первой странице было написано: «Посвящается К. С.»

Я даже вздрогнул: неужели Дима решил что-то посвятить лично мне? А что ж такого особенного? Ведь я как-никак его единственный брат! И, конечно, эта строчка, если ее расшифровать, обозначает: «Посвящается Котлову Севе». Целую минуту я был просто счастлив… А потом у меня на глазах даже слезы выступили, потому что на следующей странице я прочитал:

«Ну, конечно, это про меня! — решил я. — Все абсолютно точно: «самый надежный друг» и «нет дороже людей вокруг!». Сердце у меня сильно-сильно забилось. Я побежал в ванную комнату, где Дима в это время мылся, попросил открыть мне дверь и дрожащим голосом произнес:

— Димочка, мы обязательно всегда будем вместе! Ты тоже самый надежный друг! И я самый надежный… Так что ты не волнуйся, пожалуйста. Я тебя никогда не покину!

Дима, завернувшись в мохнатое полотенце, посмотрел на меня, как на сумасшедшего. И это показалось мне странным. Я поскорей вернулся в комнату и прочитал следующее стихотворение, которое начиналось такой строчкой: «Я скучаю по тебе всегда…»

И тут я слегка засомневался: может, я все-таки не совсем верно расшифровал эти буквы — «К. С.»? Ну в самом деле, зачем же Диме обо мне скучать, если я у него всегда под боком? И даже иногда мешаю ему готовить уроки и решать шахматные задачи, о чем Дима прямо так и говорит, и не стихами, а в довольно-таки грубой форме.