Юрий Самсонов - Путешествие за семь порогов

Впереди показались башни Крестовского острога — деревянной старинной крепости. Это было всё, что осталось от села Крестовки. Издали грозные, вблизи башни были, скорее, похожи просто на амбары странного вида — для чего-то утолщённые кверху, увенчанные деревянными шпилями.

На одном шпиле сохранился деревянный двуглавый орёл. Под ним пристроился громкоговоритель. Ушедшие в землю двери башни были заперты на тяжёлые амбарные замки. Из-под кровли тускло смотрели неровные глазки бойниц.

Как, наверное, оттуда, из башни, далеко видать! И Туроку с жёлтыми островами, и покрытые лесом холмы, и дальние распадки. Скрытно сюда не подберёшься ни из тайги, ни по реке. А высота какая! А ширь!

Другой берег Туроки мерещился отсюда синей полоской, и не было границы между водой и небом. Всё — и вверху, и внизу — казалось сплошным небом. Край земли, последняя её кромка над голубой бездной.

— Ничего тут не будет, — сказал Серёга. — Дно будет. Море.

Он обвёл рукой горизонт. Казалось, уже плещет синее море и на волнах качается теплоход.

А пока вокруг был только сухой прошлогодний бурьян по плечо. И забытому громкоговорителю было не с кем разговаривать: лишь брошенные печи тянули из бурьяна свои длинные закопчённые шеи, чернели пепелища да краснел битый кирпич. Люди ушли. Скоро уберут отсюда и перенесут на новое место башни. Один бурьян будет тут хозяином, укутает пораненную землю своей беспутной зеленью, насытит полынным запахом воздух. Пока не придёт сюда море.

— И никто не живёт здесь? Никто? — удивился Гринька.

— Никто, — сказал Серёга. — Землю с огородов и ту экскаватор ободрал, увезли для теплиц.

Наконец они дошли до запущенного деревенского кладбища. Кресты стояли вкривь и вкось, иные, подгнив, упали, потонули в жухлой траве и в кустарниках. Только одно дерево стояло над кладбищем. Огромный тополь. Все нижние ветки обрублены, верхние высохли. Когда подошли поближе, Гринька увидел под тополем памятник. Деревянный, с красной жестяной звёздочкой. Памятник глубоко врос в землю, его подножие обвила трава, но красная краска сияла свежо и ново. Памятник кто-то берёг.

Под тополем Серёга остановился. На памятнике виднелась надпись: «Клавдия Матвеевна Коробкина. 30 апреля 1925 года».

Вот что значило — навестить Кланьку…

— Ты под ноги гляди, — сказал Серёга. — Могилы-то нету!

Верно, памятник стоял не на могильном холмике, а просто на ровном месте, вкопанный в землю.

— Выходит, ничего не знаешь? — спросил Серёга. — Она тебе тоже родня, твоему отцу двоюродная сестра. Неужто не слыхал?

Гринька ничего не знал. У них в доме редко говорили о родственниках и о семейных историях: бабка не любила таких разговоров. А история с Кланькой была давняя, случилась она, когда их отцы были мальчишками.

В то время была в Крестовке коммуна, и работал в ней приезжий агроном. Он организовал комсомольскую ячейку, которая сильно допекала кулаков. Кулаки не раз грозили ему расправой, но до этого не дошло. Агроном был человек больной и умер своей смертью. Рассказывали, зашёл как-то в избу Коробкиных, посидел, поговорил, и вдруг пошла у него горлом кровь. Едва встал. Но провожать себя не позволил, ушёл и кепку свою забыл. Так она и осталась висеть на гвоздике: не понадобилась больше.

Секретарём ячейки стала Клава Коробкина. Дел у неё было много, домой приходила поздно, и мать Клавы по вечерам оставалась одна.

И вот однажды кто-то постучал в дверь. Мать подошла и, не открывая, спросила:

— Кто там?

И услышала тихий голос:

— Клава дома?

Мать обмерла. Она сразу узнала этот голос. Набралась духу, ответила:

— Нету её. А что тебе надо?

— Скажите: пусть кепку мою отдаст.

Давно замолк голос, а мать всё стоит ни жива ни мертва. Стукнула калитка, отворилась дверь, и вошла Клава. Мать ей ни слова: всё равно не поверит. А сама до утра не спала.

На следующий вечер снова в дверь постучали, и тот же голос спросил:

— Клава дома?

— Нету её! — закричала мать. — Сгинь!

А голос ответил:

— Скажите: пусть кепку мою отдаст.

На этот раз мать не удержалась и всё рассказала Клаве. И та, конечно, не поверила, но всё же пообещала прийти назавтра пораньше, послушать, как разговаривает мёртвый агроном.

На следующий вечер сели они ужинать, а агроном недолго заставил себя ждать.

— Кто там? — спросила Клава, услышав стук.

А вслед за ним и знакомый голос:

— Кепку мою принеси.

Клава схватила кепку — и в дверь. Да и пропала навсегда. Искали её, искали, всю тайгу обшарили до кустика — попусту. Следа не нашли. Так с тех пор больше никто ничего не узнал об этом непонятном и страшном деле. По решению ячейки поставили ей на крестовском кладбище памятник со звездой.