Юрий Самсонов - Путешествие за семь порогов

— В Ангодинске?

— Посмотрим.

К занятиям он приступил неохотно, потом увлёкся. Помогал ему Серёга: они учились в одном классе. Да ещё нашлось общее увлечение — география. Они раскладывали на полу в большой комнате карты и принимались странствовать от Мадагаскара к Лабрадору, от острова Пасхи в Австралию.

Как-то Серёга сказал:

— Эх, не так бы, а по-настоящему, хоть на лодке по Туроке сплавать до океана.

— Неплохо бы, — согласился Гринька.

Серёга разыскал карту области.

— Глянь, — сказал он. — Пройти пороги, а дальше — открытая вода до самого Ледовитого.

Но Гринька смотрел только на кружочек и на вычерченную от руки пунктирную линию, которая соединяла его со Светлогорском. Он снова пережил своё путешествие: пороги Олима, Волок, Бадарма. Вот Чёрный Бык, а вот пошли незнакомые места, опять пороги — Похмельный, Бражный. Только эти названия и остались от тех времён, когда по Туроке кочевали золотоискатели. Вот страшный порог Шаман. А вот и Загуляй — маленький кружочек на карте у синей жилы реки. Линия была почти прямая, только около кружочка она делала заметный изгиб.

— Это ЛЭП? — спросил Гринька.

Серёга кивнул.

— А кто это начертил? — Гринька ткнул пальцем в линию электропередачи.

— Я, — ответил Серёга. — С газеты срисовал. А что?

— Значит, здесь его участок, — сказал Гринька, думая об отце, и всё глядел на закорючинку около Загуляя. — А дорога туда есть?

— Просека, — сказал Серёга. — Зимой ездить можно да летом, когда подсохнет…

— А по реке?

— Ледянки [2] Ледянка — временная зимняя дорога. туда делают. А водой — пороги надо знать.

Гринька задумался. Взгляд его рассеянно бродил по стене, пока не упёрся в портрет девушки в красноармейском шлеме.

— А это кто такая?

— Тётя Клава.

— Тётя Клава? Вот, значит, кто это…

С улицы прибежала Люська, ворвалась в комнату и заорала:

— Эй, ты! Давай выздоравливай! А то на перекрытие опоздаешь!

О перекрытии скоро заговорили все вокруг. Гринька тоже заинтересовался и даже стал читать маленькую скучную газету «Огни Светлогорска», из которой мало что можно было понять. Люську он теперь видел редко, да и Серёга тоже начал предавать его: каждый день бегал на Туроку и приходил домой поздно. Нет, надо было скорее выздоравливать: назревали важные события, которые могли пройти мимо него.

Однажды в квартире чуть не вылетели все стёкла. Это возле Туроки взорвали скалу, чтобы добыть каменные глыбы для перекрытия. С тех пор взрывы громыхали каждый день, и скоро Гринька привык к ним.

Наступил день, когда ему разрешили ненадолго, выйти из дому. Близился конец марта, на дворе потеплело, снег стал похож на влажную крупную соль. Текли первые скудные ручейки. И на них ребятишки играли в перекрытие…

У Гриньки от свежего воздуха щемило в груди и кружилась голова. Он сидел на скамеечке возле двери, щурился на солнце и думал о том, как поскорее набраться сил. Если уж провалялся и не поглядел на северное сияние, так теперь хоть ползком, а надо добраться до Борсея — он слышал об этой скале, на которой в день перекрытия соберётся весь Светлогорск. Надо ходить — тренировать ноги.

Гринька долго бродил вокруг дома и так устал, что с трудом поднялся по лестнице до дверей квартиры. На следующий день всё тело болело и ныло, но Гринька продолжал свои прогулки.

Однажды Гринька явился домой таким радостным, каким давно не был: он сделал интересное открытие. Гуляя с ребятами и Каратом вдоль квартала, он увидел на столбе большой фанерный щит, на котором был нарисован молодой человек с рюкзаком, при галстучке. Он указывал рукой на белую плотину под пронзительно синим небом и призывал: «Все — на стройки Сибири и Дальнего Востока!»

— Чудиков! — сказал он. — Это Чудиков нарисован, ребята!

— Какой Чудиков?

— Наш сосед. Я знаю, кто рисовал.

Гринька обрадовался не только потому, что он знал художника. Художник этот, пожилой человек с забавной фамилией Короткий, раньше тоже жил в Ангодинске и работал вместе с отцом. Он в той организации числился электрослесарем, но на самом деле работа у него была другая. Во всём Ангодинске со столбов, с трансформаторных будок, с оград подстанций на прохожих скалились черепа, нарисованные на голубых табличках с надписью: «Не трогать! Смертельно!» И все эти таблички нарисовал дядя Кеша Короткий. Иногда он получал со стороны заказы повеселей, например плакат для сберкассы: «Брось кубышку, заведи сберкнижку!» Или для булочной: «Не плачь, куплю тебе калач!» Дядя Кеша такую работу любил. Для бани, в которую ходил париться, он бесплатно нарисовал плакат: «С лёгким паром!» А когда Гринькин отец сколотил свою бригаду, чтобы ехать на светлогорскую стройку, дядя Кеша сказал: «Что мне, до смерти эти поганые таблички рисовать? Да тьфу на них!» — и тоже записался, хотя был, как уже сказано, человеком не слишком молодым. Плакат рисовал он, это точно, ошибки быть не могло.