Макс Бременер - Тебе посвящается

Компания Ляпунова со студенческой песней шагала по центральной аллее Тверского бульвара. От Никитских ворот ребята собирались спуститься по улице Герцена к Манежу, а потом выйти на Красную площадь.

У памятника Тимирязеву задержались. Он выглядел необычно. Снег лежал лишь на челе мыслителя — благородной сединой, и на груди — ослепительно белой манишкой. Снег нигде больше не коснулся серого камня статуи, но пьедестал равномерно и шероховато был тронут изморозью, на которой кто-то уже выскреб: «С Новым годом, орлы!»

— С Новым годом! — крикнул кто-то за спинами ребят.

Все разом обернулись. Это был Шустиков.

— А, привет, — сказал равнодушно Ляпунов.

Остальные тоже безразлично поздоровались.

— Как встретил? — без большого интереса осведомился Ляпунов, в то время как остальные стали уже сходить по ступеням с бульвара на тротуар.

— Так! — вызывающе ответил Шустиков. — Чистюля дешевый! Жалко было к себе пустить?

Он сделал два размашистых шага к Ляпунову, вдруг остановился, точно желая обрести равновесие, прежде чем сделает новый шаг, расслабленно качнулся, и все поняли, что Шустиков под хмельком.

— А на что ты мне нужен? — спросил Ляпунов. — Если б ты был веселый парень, я б, может, тебя сам позвал. Ты двигай потихоньку домой, а то еще налетишь на кого-нибудь. Пока!

— Чистюля! — выкрикнул Шустиков, загораживая ему дорогу. — Побоялся меня пустить! Я в последний раз хотел, как полагается, погулять! Товарищ называется!

— Я к тебе в товарищи не набивался. Так что зря ты, — спокойно сказал Ляпунов. — Ты с кем всегда ходишь? С Костяшкиным, что ли? Вот с ним бы и праздновал.

Но Шустиков не хотел считаться с тем, что Ляпунов действительно не был его приятелем, — он продолжал, надрываясь от жалости к себе, упрекать Ляпунова так, точно тот делил с ним досуг в хорошие дни и отшатнулся от него в беде.

— Ладно, хватит. Счастливых каникул! — прервал его Ляпунов.

— Мои каникулы уже там будут, — ответил, понизив голос, Шустиков, — где сейчас Костяшкин. Понятно?

— Да брось! Ты серьезно?.. — спросил пораженно Ляпунов, разом переменив тон.

Шустиков кивнул, быть может удовлетворенный отчасти, что смог ошарашить Ляпунова, прощально махнул рукой и пошел прочь по бульвару.

Компания накинулась на Ляпунова: что имел в виду Шустиков, когда говорил, что Женька побоялся его к себе пустить? Почему Щустиков намекал, что хотел погулять в последний раз?

— А черт его знает, на что он намекает! — беспечно пропел Женька, пытаясь отшутиться. — Услышал насчет нашей встречи, стал напрашиваться, я его отшил.

— А чего ж он тогда тебе: «побоялся, побоялся»? — спросил Кавалерчик.

— Да тут такая история… — неохотно сказал Ляпунов. — Встретил я его, значит, дня три назад, прошу прощения, в бане. Одеваемся рядом. Он мне показывает часы ручные с серебряной браслеткой. «Хороши?..» — «Хороши, — говорю. — Откуда у тебя?» Отвечает: «Достал». Я еще раньше почему-то понял, что не дареные. «Не купишь у меня? — спрашивает. — Им цена четыреста рублей, отдам за триста пятьдесят». — «Нет, говорю, не требуется». Он вздыхает: «Придется в скупку нести». Потом меня просит: о часах — никому. А напоследок стал ко мне на Новый год навязываться.

— Вот подлец! — сказал Валерий.

— Н-да, действительно, — произнес Станкин с тем напряженным выражением лица, которое не разглаживается, пока человек не свыкнется с услышанным.

— Да не скажи он про часы, я б его все одно не пустил. Душа к нему не лежит, и все, — добавил Ляпунов, как бы успокаивая товарищей тем, что Шустиков никоим образом не мог оказаться с ними за одним столом.

Все помолчали.

— Между нами девушками говоря, — нарушил тишину Гайдуков, — дабы, как выражаются ученые люди, поставить точки… Стась, над чем вы ставите точки?..

— Над «и», — откликнулся Станкин с постным видом, осуждающим Игорево балагурство.

— Так вот, чтоб поставить эти точки: стянул, что ли, Лешка Шустиков часишки с браслеткой?.. Или как? А, Ляпа?

— Стянул ли, нет ли, а была у них с Костяшкиным афера — это точно. Ну, шут с ними, ребята! — заключил Ляпунов.

— Жень, — сказал Станкин, волнуясь, — это паршивая история, конечно… Но у меня к Шустикову доверия не было. Нет, знаешь, такого впечатления: невероятно! Этого нет. Но я не могу представить другого. Ты же фактически знал об этой уголовщине и никому ни слова не сказал! Мы же узнали случайно.