Иван Щеголихин - Трое в машине

Показался Спутник, одинаковые дома под серым шифером. Громоздкий навес из бетона у самой дороги, на бетоне казахский орнамент краской, и под навесом скамейка — конечная остановка городского автобуса. Проехали мимо.

— Вон там, возле колонки, — бородач протянул руку к стеклу, показывая Демину на зеленую водопроводную колонку возле штакетника. Рука у него волосатая, грубая, весь он черный, жесткий и по виду сильный. «Кто он ей, муж? Сожитель? Скорее всего, ни то и ни другое. А может, все-таки сожитель. Хорошенькое, однако, словцо взяли юристы вот для таких альянсов».

Колонка стояла метрах в семидесяти от асфальта.

— Ехай туда, браток, — бородач еще раз показал на колонку, — а то тащиться далеко.

Демин осторожно свернул с асфальта, «Волга» мягко колыхнулась, проезжая арык за обочиной, зашуршали шины по гравию.

— Порядок, — просипел бородач. — Я по-быстрому. — И вышел, сильно хлопнув дверцей.

— Смотри там, Жареный! — сказала она вдогонку.

Демин заметил, что тот волновался тоже, по-своему грубо, несдержанно, голос его совсем осип, движения стали размашистыми. Показывая, где остановиться, он со стуком ткнул пальцем в стекло, будто забыл о его существовании; выходя, наотмашь махнул дверцей, и она влипла с коротким, как выстрел, звяком. От стука дверцы он не услышал ее слов вдогонку: «Смотри там, Жареный!»

А Демин слышал. Но сначала отметил стук дверцы, «зря бьет замок, кретин», а потом уже эти ее слова. Забылась. Проговорилась. Значит, Жареный... Жора Жареный. Георгий Долгополов. Тогда он был худой, без бороды и стриженый. Демин не узнал его, потому что и тогда и теперь все внимание приковал к ней.

Такие дела... Кто-то отдыхает сегодня, воскресный день, на даче блаженствуют, гуляют, детей катают в коляске, козла забивают за общим столом, в горы лезут, за море плывут. И как всегда всем кажется, что несчастья, беды и преступления — у кого-то и где-то, но не у тебя, не здесь и вообще «больше говорят об этом». А на кладбище везут каждый день, каждую секунду — смерть на земле, и в тюрьму везут каждый день, и народные суды заседают...

Жареный взял с собой небольшую сумку, сизую, с белесыми буквами «Адидас». Там у него, должно быть, отмычки, фомка, и сейчас он входит в чью-то пустую квартиру, собирает в чемодан ценные вещи и минут через десять-пятнадцать Демин со своей «Волгой» станет банальным участником преступления. А девица — для отвода глаз.

Нет, пошло это и мелко, до того пошло, что Демину впору хоть башкой о столб.

— А я вас сразу узнал, Таня Бойко, — сказал Демин, не оборачиваясь.

Последовала пауза.

— Что-то я не помню, где мы с вами встречались, — наконец ответила она холодно и таким тоном, будто он к ней на бульваре пристал. Что поделаешь, видная, броская, молодая, заговаривают на улице; стоит на минутку остаться одной, как они тут как тут, ухажеры, и ей уже привычно, что называется, отшивать, приходится, что поделаешь.

Демин умышленно затянул ответ, и она не вытерпела:

— У туристского костра вместе кашу ели?

Демин молчал.

— Или на «броде»? Так вы серьезный, туда не ходите. — А голос насторожен.

— Два года назад вы проходили по делу Лапина.

Демин не обернулся к ней и в зеркало не посмотрел, он и так знал о ее смятении, и на него рассчитывал. Что она скажет в ответ, солжет? Никакого Лапина не знаю, ни по какому делу не проходила?

— Я вас еще тогда запомнил, — продолжал Демин, — и сразу узнал сегодня.

Она молчала.

— И по дороге за вами следил, в зеркало, вы не видели.

Демин говорил бесстрастно-вежливо, стараясь не допустить никаких уличающих ноток. Обычный разговор с попутчицей, которая случайно оказалась знакомой. Допустим, да, проходила по делу, ну и что? Отбыла срок наказания и вольна теперь жить как все, с кем-то в Сочи ехать, чью-то машину останавливать и просить подвезти.

— Нехорошо следить за пассажирами, — наконец сказала она.

Ушла от прямого ответа. Без всяких яких.

— Я без умысла, мимоходом. Смотришь в зеркало, чтобы видеть дорогу сзади, — наивно оправдывался Демин. — Так сказать, пройденный путь. Но в то же время интересно было, узнал я или ошибся, так что прошу извинить, подсматривал.

Она не ответила.

— Вот ведь как бывает, — раздумчиво продолжал Демин. — Гора с горой не сходится, а человек...

Ей дали тогда два года. Она их провела в колонии, вышла. Так зачем скрывать?

Но зачем признаваться всякому встречному-поперечному? Возможно, ей стыдно. Предстала перед ним такой, а он ее, оказывается, знал и этакой. А Лапина приговорили к высшей мере.