Ян Аарри - Записки школьницы

Тогда она стала щипать меня и кричать:

— Чего пришла наступать на ноги? Убирайся! Убирайся!

Я тоже ущипнула её как следует, но без всякой злости, а вежливо и только для того, чтобы она не подумала, будто я струсила.

— Думаешь, одна умеешь щипаться? — спросила я и ущипнула её ещё раз.

Потом мы уселись поудобнее и начали щипать друг друга, но уже молча. Не знаю, кто из нас запросил бы первой пощады, но как раз в эту минуту в класс вошла Раиса Ивановна и сразу же спросила:

— Сологубова, что у вас происходит? Почему ты красная такая?

— Ничего не происходит, — сказала я. — Просто мне жарко! — И так щипнула Марго, что, подпрыгнув на парте, она посмотрела на меня так, как, наверное, смотрят крокодилы на свою добычу. Потом, вырвав из общей тетради лист, написала:

«Пративная Антилопа, уродина, обизьяна. Призираю тебя!»

Я спокойно поправила грамматические ошибки, подчеркнула каждую ошибку двумя чертами и, влепив Марго единицу, написала: «Научись сначала правильно писать, а потом уж оскорбляй других. Я не уродина, а ты — неряха! Советую тебе умываться хоть перед праздниками и раз в пять лет чистить зубы!»

Марго поспешно вытерла рот рукавом и стала искать в моей записке ошибки, но что она могла найти, если сама-то учится по русскому языку хуже всех? И всё- таки она нахально подчеркнула в каждом слове моего вежливого совета по нескольку букв и поставила мне три единицы. Я только плечами пожала, а чтобы Марго не торжествовала, переправила все единицы на пятёрки и подписала внизу: «Отличная работа! Ни одной ошибки! Можно послать на выставку в Академию наук!»

От бессильной злости Марго вдруг заплакала. Молча заплакала. Втянув голову в плечи, она сидела, вытирая потихоньку слёзы на щеках, и была в эту минуту такая жалкая, такая несчастная, что у меня как-то сразу пропала вся злость и я сама чуть не заревела.

— Не надо! — дотронулась я до её руки. — И не думай, пожалуйста, что я села, чтобы издеваться над тобою! Я для тебя же стараюсь! Понимаешь? Вот подожди немного, и ты увидишь, как тебе хорошо будет со мной!

Марго ударила меня по руке и, сквозь слёзы, зашептала:

— Ничего от тебя не надо! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

Бессовестная какая! Я хочу развивать её, а она ненавидит меня. За что же, интересно? За моё хорошее отношение к ней? Ещё минута, и я бы показала Марго, как надо ценить дружбу, но в это время Раиса Ивановна вызвала меня к доске. Я выпустила из рук косы Марго и спокойно пошла отвечать урок.

И вот, когда я пишу о том, какой скверный характер у Марго, я с ужасом думаю: неужели я не сумею выполнить поручение? Ведь на меня же надеется весь класс, а Марго этого не понимает. Да и кроме того, если говорить честно, теперь мне и самой уже хотелось бы сделать что-нибудь для Марго. И даже не для того, чтобы меня уважали ребята, а лично для себя.

Марго несимпатичная. Грубиянка. Неразвитая. Но вот поэтому-то мне и хочется теперь сделать для неё что-нибудь. Ведь она же совсем' не виновата, что самая отсталая в нашем классе. И мне просто жалко её. Вместо того, чтобы сделать её счастливой, мать заставляет учить молитвы, ходить в церковь, и уж конечно ничего хорошего она не увидит в своей церкви. Кто же поможет Марго быть счастливой, если мы отвернёмся от неё? А Марго должна быть счастливой, потому что мне, например, будет ужасно неприятно жить, если я ничего не сделаю для неё.

Я хочу, чтобы и ей досталось большое счастье. И потому, что она ничего хорошего ещё не видела, и потому, что все люди' должны быть счастливыми, и потому, что нельзя быть самой счастливой, если рядом с тобою будут стоять несчастные.

Когда я поделилась своими мыслями о Марго с дядей Васей, он сказал:

— Браво! Ты растёшь, Галочка! Это очень хорошо, что ты поняла, что счастье твоих товарищей — это совсем не чужое тебе счастье, а также и твоё личное! По-настоящему люди будут счастливы только тогда, когда счастье станет общим достоянием всего человечества.

— Это когда будет коммунизм во всём мире? — спросила я.

— Да уж никак не раньше! Во всяком случае, ты-то увидишь, а может, и я даже увижу по-настоящему счастливое человечество. Как знать, как знать! Ведь теперь люди не плетутся к своему счастью пешочком, а мчатся со скоростью реактивных самолётов.

Счастье! Как много говорят все об этом счастье, но вот теперь мне стало ясно, что нельзя быть по-настоящему счастливой только одной, потому что несчастье других просто мешает быть полностью счастливой. Ну, разве я могла бы сидеть среди голодных и есть вкусные вещи, если на меня будут смотреть тысячи голодных глаз?