Юрий Третьяков - Рассказы

Сережка всегда говорил «ага».

— А шуршит кто? — спросил Павлик.

— Птица там сидит. Живая. Только сейчас поймал. Поставил и поймал.

Сережка подал хлопушку на печку и, пыхтя, залез сам.

Осторожно приоткрыли ребята хлопушку, заглянули — верно: птица.

Кот сразу перестал мурлыкать, встал, потянулся и подошел к ящику. Его щелкнули по голове и спихнули с печки.

— Ой, какая хорошая! — всплеснул руками Павлик, всматриваясь в щель.

— Синица, — солидно пояснил Сережка. — Они сейчас голодные. Сами лезут. Вчера одна к нашему окну подлетела. Села и смотрит. Потом носом в стекло — стук, стук! Я сколько угодно могу поймать. Наделаем хлопушек и будем ловить, ага?

— Зачем ловить? — спросил Павлик.

— Просто так. Сейчас мы ее достанем.

Сережка поднял верхнюю крышку, сунул под нее руку и принялся ловить синицу. Вдруг — фрр! — синица выпорхнула, облетела комнату, бросилась в окно, но, ударившись о стекло, упала на пол. Кот моментально схватил ее и метнулся под печку.

Ребята закричали, засуетились, поспрыгивали на пол, стали совать под печь ухватом. Кот, забившись в укромный угол, злобно ворчал оттуда, но вылезать не хотел.

— Съест теперь, — набросился Гриша на Сережку, стоявшего с открытым ртом. — Через тебя все! Зачем ловил? Просили тебя ловить? Вот не буду с тобой играть!

— И я не буду, — сказал Павлик почти плача.

— Ладно, — важно сказал Сережка, влезая в пальто и валенки. — И не надо. Один буду играть. Еще получше. Ага! — И ушел, забрав хлопушку.

Из-под печки показался кот, облизнулся и мяукнул.

— Кис-кис-кис… — умильным шепотом позвал его Гриша, протягивая одну руку со сложенными пальцами, а другой незаметно беря веник. Но хитрый кот повернулся и ушел обратно под печку — наверное, спать.

— Они голодные, — выговорил наконец Гриша, — а он их ловит…

«Они» — это были синицы, а «он» — Сережка, с этой минуты уже не товарищ.

— Знаешь что? — вдруг, захлебываясь, заговорил Павлик. — Давай знаешь что сделаем? Давай сделаем птичью столовую!

— Птичью столовую? — на этот раз Гриша заинтересовался и повернулся к брату.

Скоро столовая была готова.

Прямо за огородом на круглой полянке, загороженной со всех сторон от ветра молодыми елочками, как забором, снег был расчищен, сделаны из снега столы, на них — куски фанеры. Каждое утро на столы сыпали корм: зерна и пшено, раскрошенные кусочки хлеба и кашу, остававшиеся от обеда.

Теперь уж Гриша и Павлик не скучали — все искали корм. Первыми пронюхали про столовую воробьи — целая стая, постоянно обитавшая во дворе, во главе со старым воробьем, которому кот недавно выдрал хвост. Они совсем переселились в столовую и ссорились, дрались и орали так, что было слышно во дворе. Больше всего воробьям нравились хлебные крошки и каша.

Потом прилетела стайка аккуратных синичек. Желтогрудые, черноголовые, белощекие, они поскакали по веткам, с любопытством оглядываясь, и одна за другой слетели на столы. Облюбовав маленькие обрезки сала, синицы склевали их и разлетелись по яблоням, оглашая сад радостным цвиканьем.

Постепенно столовая наполнялась: прилетел снегирь с красной грудью, толстый и сонный, похожий на Сережку. Он поклевал немного и потом сидел надувшись и важно скрипел что-то — видно, только для своего удовольствия.

Откуда-то явились хлопотливые серенькие птички, наспех пообедали и опять улетели по каким-то своим делам.

Раз приходил, осторожно ступая по снегу и после каждого шага брезгливо отряхивая лапы, кот. Распугав птиц, он обследовал столы и поспешно побежал домой — наверно, у него мерзли лапы.

Гриша и Павлик сидели в уютной голубой пещере, вырытой в сугробе, и сквозь специально сделанную щель наблюдали: столовая была хорошо видна.

Кроме постоянных воробьев, которые наклевались гречневой каши и теперь, вереща изо всех сил, бестолково скакали по веткам, в столовой было еще много разных птиц.

Гриша и Павлик любовались и радовались:

— Смотри, смотри! Вон еще снегирь! Еще больше, чем тот… да?

— А синиц-то одна, две, три, четыре, — старательно загибал пальцы Гриша, но сосчитать не мог, так как в школу еще не ходил и умел считать только до десяти, а синиц было больше.

— А шумят! Это они рады и разговаривают, верно? Вот бы узнать, о чем они разговаривают!

— Я знаю, — сказал Гриша, — они разговаривают: «Хорошая столовая?» — «Хорошая». — «И кто ее только сделал?» — «Не знаю». — «Надо полететь другим сказать».