Юрий Третьяков - Рассказы

— Немедленно вылезать! Мы едем домой!

— Почему домой? — удивились электросигналы.

— Бюро прогнозов сообщило, что начинаются дожди!

— Эх! — вздохнул Калина. — Вечно эти дожди, когда не нужно!

После долгой торговли Ерш все-таки согласился вылезти из пруда, и ребята с учительницей пошли по тропинке к сараю, где издали виднелась крытая брезентом машина. Первые редкие капли дождя застучали по земле.

— Эх, жалко, что рано вы уезжаете! — сказал Шурке его тезка.

— А мы еще приедем! — пообещал Шурка. — Вот посмотришь!

Ерш, смекнувший, что его за непослушание могут в другой раз не взять в колхоз, пошел на хитрость.

— А ведь и правда я мог утонуть! — обратился он к учительнице. — Это вы правильно сказали…

Учительница обрадовалась:

— Вот видишь! Это — болото, трясина. Может засосать!

— Верно! — охотно согласился Ерш. — Когда мы сюда в другой раз приедем, больше я в это болото не полезу. Чего в нем хорошего? Одна грязь. Мы ведь еще будем приезжать?

— Посмотрим, — сказала учительница.

…Все деревенские, стоя под дождем, который все усиливался, махали руками вслед машине, увозившей электросигналов обратно в город.

Дождь шел всю ночь. Утром он ненадолго перестал, и проглянуло солнце. На неровном асфальте стояли лужи, и сам асфальт блестел. В остальном все в городе было по-старому, будто Шурка никуда и не уезжал.

Только за сараем, куда Шурка пришел повидаться с друзьями, среди электросигналов восседал довольный Осел и разглагольствовал:

— Чего и толковать — теперь и сами видали! Поискать надо такого хорошего пруда, как у нас в Верхнем Оселке… Своими глазами видали теперь, какой он есть…

Вслед за Шуркой подошел Никуля. Вид у него был такой, будто ничего не случилось.

— А! Ты все Оселком своим хвалишься? — обратился он к сразу замолкнувшему Ослу. — Видали мы его! Ну-ка, подставляй спину, я на тебе разок проеду!

Осел осторожно оглядывался по сторонам. Калина встал с ящика.

— Подожди! — сказал он Никуле. — А может, он на тебе хочет проехать? Ты тут отдохнул, сил набрался, пока мы работали… Ну-ка, подставляй ты спину! Васек, садись на него!

— Да вы что? — отступил Никуля. — Шутите, что ли?

— Не шутим, — сказал Калина. — Значит, не хочешь? Он чуть подтянул рукава свитера и, царапнув бутсой доску, обернулся к Ершу:

— Ерш, а Ерш? Что — глаза у меня покраснели?

— Покраснели! — радостно подхватил Ерш. Никуля еще попятился.

— А шерсть взъерошилась? — продолжал Калина.

— Взъерошилась! — воскликнул Шурка, вспомнив дедову сказку.

— А что хвост…

Никуля повернулся и быстро пошел прочь. Калина опять сел на ящик и обратился к Ослу:

— Давай рассказывай, Васек, дальше…

— А чего рассказывать? — ухмылялся Васек, бывший Осел. — В общем, такого хорошего Оселка ни в каком другом месте не найдешь…

Электросигналы слушали его с удовольствием. В общем, он все верно говорил.

Портсигар Жене дал рыжий Славка из первой смены. Вернее, Женя сам у него взял, потому что Славка поступил нечестно: еще раньше присвоил Женин мячик, нечаянно залетевший на крышу, и с тех пор старался больше не показываться Жене. А когда однажды встретился с ним на улице, сразу стал смотреть в небо, будто увидел там что-то интересное, а сам пошел быстрее, юркнул в какие-то ворота и скрылся.

Тогда Женя подстерег его после уроков возле школы, схватил за рукав и тряхнул:

— Где мячик?

— К-какой мячик? — заморгал рыжими ресницами, будто не понял, заика Славка.

— Какой? Не знаешь? Какой на крыше нашел — вот какой!

— Я м-мячика н-никакого не находил… П-пусти, Женька… н-ну не надо! У меня одна вещь есть…

— Покажи! — сказал Женя.

Славка порылся в карманах и достал портсигар. Портсигар был очень хороший — никелированный, новенький; нажмешь сбоку какую-то штучку, и обе створки бесшумно распахнутся, сожмешь их пальцами, портсигар — щелк! — и закрылся. На крышке нарисована лошадиная голова, над ней подкова, как дуга, и написано выпуклыми буквами: «Давай закурим».

— Давай! — радостно сказал Женя, кладя портсигар себе в карман. — Закурим!

Женя вообще-то не курил, да и не собирался, но сейчас понял, почему не курил: портсигара не было. Теперь портсигар есть и пятнадцать копеек, что дала мама на бутерброд, есть.