Алексей Ливеровский - Тихий берег Лебяжьего, или Приключения загольного бека [Повесть]

— Они совершенно развалились от воды, и мы их бросили.

Кира вскипела как самовар, шипела и брызгалась:

— Бросили? Надо же такое дельное бросить! Что думают? Как ни развалились, починить можно. Я бы снесла сапожнику. Пусть теперь до конца лета босиком… Я бы за это свою Надьку…

Дальше все было известно и нам противно слушать, даже не смешно. Мама сказала грустно:

— Что вы, Кира… Разве можно босиком. Придется новые покупать. Дорого, конечно. Мальчики, сейчас же снимайте все и в кровать. Кира! Надо горячий чай, поскорее.

Это было ужасно хорошо. Не ночью, днем еще, лежать в постели. Юрку для компании положили в детской на диване— пить чай с малиновым вареньем и есть гоголь-моголь. Мама позволила для такого случая. Сидела рядом со мной на кровати и сбивала из желтка. Юрка сбивал сам и из жадности, чтобы побольше было, добавил свой и мой белок, у него не сбивалось. Потом мама принесла бутылку красного вина «Кагора» и налила в мой настоящий гоголь-моголь целую ложку и в Юркину гадость — тоже. Ему даже больше. Прибежала Муська, увидела и скривила рот:

— А мне?

Маме пришлось и ей сбить гоголь-моголь; несправедливо, потому что с ней ничего не случилось и она была сухая. Замечательная у нас мама.

Страшно не хотелось на другой день идти на море смотреть, что случилось со «Щукой». Все равно пошли. Пошли в старых городских сапогах. Странно и неудобно. Из ребят никого не взяли и пока решили не особенно рассказывать.

До Ижорского Лыка дошли быстро и спустились к берегу. «Щуки» не было видно. Искали, искали и нашли. Растащенные поодиночке бревна замыло песком, видны только кончики. Высоко на берегу торчала наружу носовая доска с надписью: «Щука». Вот все, что он нее осталось, а пиратский флаг тогда еще унесло вместе с парусом. Прощай, «Щука»!

Когда мы шли домой, Юрка остановил меня на минуту, сказал:

— Серый! Когда мы тонули, я тебе ничего не говорил про омшаник и ульи. Ты ничего не слышал, пожалуйста!

Я кивнул: очень мне нужны эти тайны.

Наши девочки в последнее время «в отдельном плавании», как говорит Ванька, — занимаются живыми картинами. Во-обще-то, все делают взрослые, девочки помогают.

Всякие живые картины и спектакли выдумывает моя мама. Бабушка сказала: «Ладно, Маруся, забавляйтесь, до осени рига пустая. Можете и пианино туда взять. Смотри не сожгите, не дай бог, с вашими огнями да лампами».

В поле у речки стоит рига: большой-большой сарай, в нем две комнаты: маленькая, где печка и вешала, для сушки снопов, и большая, прямо огромная, где снопы молотят на полу цепами.

На лето дачники разгородили большую комнату риги. С одной стороны сделали помост, в другой стороне поставили скамейки для зрителей. Впереди помоста канава, и в нее запихивают несколько керосиновых ламп, называется — рампа. Над помостом натягивают проволоку и на ней занавески. Когда представление начинается, посредине изнутри появляются две руки и растягивают занавески в обе стороны. Людей, чьи руки, не видно. Занавес открывается, и начинаются живые картины. Живые картины на самом-то деле мертвые.

Я уже видел две: «Праздник в Риме» и «Подводное царство». Сидел в первом ряду, когда показывали «Подводное царство». Народу в зале было полно. Долго-долго играет музыка. Потом занавес открывается. Сверху свисают гирлянды водорослей. На золоченом троне дядя Воля. В одной руке вилы, обернутые золотой лентой, — трезубец, другая по-царски простерта вперед. На голове золотая корона, и весь обернут в рыбацкую сеть, с ног до самой шеи. Внутри он почти голый. Рядом с ним — кресло чуть пониже — подводная царица — Альки-Мишкина мама. Тоже с золотой короной, вся в сетке и в длинной белой рубашке. С обеих сторон на камнях лежат русалки: волосы распущены, платья узкие зеленые, с блестящими чешуйками и кончаются рыбьими хвостами. Им не пошевелиться: ноги в хвосты спрятаны. Русалки здорово намазаны: брови, глаза, щеки, а все равно одну узнал — Катю из Лоцманского.

А рыб! Рыб! Это все наши девочки. На головах рыбьи маски, позади пришпилены рыбьи хвостики. Узнал Наточку из Лоцманского — узкая, длинная, чистая селедка. Рядом с рыбами краб — толстый Мишка. Ему приделано много красных гнутых ног и щупальцы-усы. Шевелиться ему не полагалось, все равно ползал взад-вперед.

Зажгли бенгальский огонь, все стало зеленое и будто правда под водой. Заклубился вонючий дым, занавес закрылся, и зрители закричали: «Бис! Браво!»

Моя мама рассказывала, что наибольший успех был у Мишки-краба. Всем страшно понравился. Мишка гордился, а когда мы собрались на бревнах, показывал, как ползал крабом. Смешной и толстый.