Василий Голышкин - Красные следопыты (Повести и рассказы)

Вдруг что-то как бабахнет. Тамара как взвизгнет! Зажмурилась и стоит ни жива ни мертва. Хоть ешь ее. Для того и зажмурилась, чтобы не видеть, как ее есть будут.

Подождала, подождала — не едят. Один глаз открыла — никого. Другой открыла — никого. Задрала острый носишко кверху и дятла увидела. Она на него, он на нее смотрит. Сошлись два носа и не знают, то ли дивиться друг на друга, то ли дуться. Как-никак дятел Тамару напугал, а Тамара дятла от дела отвлекла.

— Дурак, — сказала Тамара и показала дятлу язык.

Дятел, хоть и дурак, сразу сообразил, что к чему, и тоже показал Тамаре язык. Да такой длинный, что Тамара ахнула. Длинней самого дятла. Вот бы Тамаре такой. Всех бы подруг передразнила.

«Ку-ку, ку-ку, ку-ку... »

У Тамары ушки на макушке. Лесные часы заговорили. Раз «ку-ку», два «ку-ку», три «ку-ку» и — ни гу-гу. Три часа? Тамара с ручными сверилась. Фальшивят лесные часы. Впрочем, лесным можно. Им простительно.

Однако, хоть по лесным фальшивым, хоть по своим точным, домой пора.

Вышла Тамара на тропинку и — стоп: семафор! — ни пройти ни проехать. Муравьи новоселье справляют. Из старого муравейника в новые лесные Черемушки переселяются.

Кому ни пройти, кому ни проехать, а Тамаре-великанше преграды нет. Перешагнула через тропинку и на большак вышла.

На большаке своя жизнь. Столбы стоят — сети проводов сушить развесили. Машины бегут. Друг с дружкой переругиваются: «Почему дороги не уступаешь?»

Умчались машины. За горизонт убежали доругиваться. На дороге ни души. То есть как ни души? Одна душа есть. А с Тамарой целых две. Стриженый мальчонка впереди шагает. А следом за мальчонкой... Тамара как увидела, дышать перестала: следом за мальчонкой гадюка ползет. Тамара ее сразу узнала: черное кнутовище с серыми жилками.

Тамара шаг шагнула, а дальше страх не пускает. Холодным воздухом в затылок дышит, и волосы от того дыхания шевелятся.

Бежать... Назад... Нет! Гадюка по следам мальчонки ползет. А мальчонка, стриженая голова, идет и ни о чем не догадывается. Что делать? Что делать? Она еще раздумывает! Не раздумывать надо, а мальчонку спасать.

Пересилила Тамара страх, подбежал и — трах! — припечатала гадюку подошвой к земле. Не уйдешь, гадина!

Гадина-то не уйдет, а Тамара? Разве Тамара уйдет? Да стоит ей только ногой шевельнуть, как гадюка выскользнет из-под башмачка и... Нет, об этом лучше не думать. Лучше вот так, ладошку кверху и — стоп машина! Увидит ее шофер и затормозит.

Увидел один и не остановился. Только рукой взмахнул. Решил, что Тамара его приветствует.

Еще одна бежит. Стоп, машина!

И эта промчалась мимо. Даже прикрикнула на Тамару: «Не задерживай!»

Заплакала Тамара. Стоит и в кулак хнычет. От обиды, что ее никто замечать не хочет.

Вдруг тормоза взвизгнули. Из кабины шофер высунулся:

— Эй, чего там стоишь и хнычешь?

— Я не просто стою...

— А как же?

— Я на гадюке стою...

— Что?!

Выскочил шофер из кабины, к Тамаре подбежал и в лице посерел. Большой, а тоже гадюки испугался. Но только ненадолго. Схватил лопату и срубил гадюке голову. А Тамару домой отвез. И всем про Тамару рассказал. А сама Тамара про себя никому ничего не сказала. Чтобы никто не знал, как она гадюки испугалась и в три ручья ревела.

Грач был стар и хитер. А Тося была маленькая и несмышленая. Тося жила на краю деревни, возле школьного кукурузного поля. А грач жил где придется. Но обедать прилетал только на кукурузное поле, где выколупывал из почвы вкусные зерна. Вот из-за этого у Тоси с грачом и разгорелась война.

Конечно, Тося не знала, что грач — хитрая птица. А грач знал, что у Тоси всего две маленькие ручки. И сколько Тося ими ни маши — взлететь не сможет. А грач может. У него ведь не руки, а крылья. Так что догнать его Тосе ни за что не удастся.

— Кыш, противный... Кыш! — громко кричала Тося, увидев грача на кукурузном поле. При этом, чтобы еще больше напугать белоносого дармоеда, она хлопала в ладоши.

Грач в душе был, наверное, артистом. Услышав Тосины аплодисменты, он прерывал обед, поднимал голову и церемонно кланялся.

Возможно, конечно, Тосе только так казалось, что он кланяется. Во всяком случае, это окончательно выводило ее из себя, и она переходила к более активным действиям: хватала хворостину и, размахивая ею, как саблей, шла на грача. Поединок с птицей не приносил Тосе успеха. Грач ведь не самолет, ему для взлета не требуется большой площадки. Он с места взмывал вверх и приземлялся на другом конце поля. Здесь, не обращая внимания на Тосю, он принимался за прерванное занятие, с аппетитом уплетал кукурузные зерна. И Тося не выдерживала. Она ведь была самой обыкновенной девочкой, а у всех обыкновенных девочек, как известно, глаза на мокром месте. Тося задавала ревака и плелась домой.