Альберт Иванов: Глаза

— Постой, — спохватился Юрка, — ходить на руках и играть на скрипке невозможно!

— Поэтому у меня и не вышло, — невинно заметил Никифор.

Вот смеху-то!

Они еще уважали Никифора за то, что он никогда не расспрашивал их, как они учатся и кем хотят стать.

Потом-то, через много лет, Виктор поймет, почему их с Юрием тянуло к нему. У них обоих не было отцов.

С ними никто так не разговаривал, как Никифор. Помнится, Юрка набрался храбрости и спросил:

— А в чем смысл жизни?

Никифор помедлил с ответом.

— Если я тебе скажу: смысл жизни в том, чтобы заслужить право жить вечно не телом, а духом, — ты ведь не поверишь. Образование наше слабовато, чтобы просечь главное. Да и вы пока настолько молодые, что и без того, наверно, считаете, что будете жить вечно. Никакой смысл жизни вам еще не нужен…

— А что же нам нужно? — Юрка не любил, когда его поучают. А кто любит?

— А нужно вам пока лишь одно — не высовываться. Умными быть и начитанными, ребята, опасно. Умный должен себя беречь, не выделяться и скрывать свои мысли. Вы читали Уэллса?

Еще бы, они не читали!

— У него есть рассказ о том, как один зрячий оказался среди всех слепых. Тяжко ему пришлось в их племени. Так и вы приспособьтесь жить. Многие и не виноваты, что от рождения глупые. Вы-то сможете притвориться ими, а они никак не могут такими, как вы, стать, — примерно так говорил он друзьям. — Вы вроде бы зрячие среди слепых. Может, и доживете до времени, когда без опаски глаза откроете. Быть тайно самими собой и сохранить себя для лучшего — вполне достойный смысл жизни. А насчет вечности… Помирать соберетесь — все мигом в голове прояснится, если она и впрямь умная.

Друзья, конечно, не всё поняли, но им понравилось, что их посчитали особенными. Они и сами так втайне думали. А о том, что не нужно высовываться, и без того знали. Выделишься, упаси Бог, назначат старостой класса или к отстающим в учебе прикрепят: тащи их на буксире. И высказываться надо осторожно, о том же футболе хотя бы, на котором все «бабуины» помешаны. А жить настороже, как Никифор советует, вдвойне приятно.

Да уж, какие только проблемы они не решали с Никифором!.. Однажды опять заговорили о кротких, смирных и добрых, вроде того самого нищего, что сиднем сидел у строительного склада.

— А чего он там отирается? — заявил Юрка. — Вон в центре, у кинотеатра «Пролетарий», куда больше подают!

— У нищих все места поделены, все территории. На чужую не суйся. Везде свои кодлы, — усмехнулся Никифор, — и свои правила.

— А он что, такой трус, что не может дурацкие правила нарушить?

— Какой же он трус? — возразил Никифор. — Он воевал, раненый был. Чего на рожон лезть?

— Значит, тоже не высовывается?

— Умный, — коротко сказал Никифор.

У себя дома, в Гранитном дворце, он нередко угощал ребят чудесным шипящим лимонадом, а то и американскими, обезьяньими, как говорили, сосисками, ловко вскрывая финкой консервные банки. Вспоминая потом этот нож, друзья будут утешать себя тем, что, возможно, он скрытый урка и не зря они его выдали.

Тот злосчастный день сильно запомнился Витьке. Они с Юркой шли утром к элеватору. Утро было светлое-светлое, какое бывает, наверно, только в детстве, легкое и теплое с набегающей прохладой. Поодаль по улице за пыльными акациями пробегали праздничные красные трамваи.

Никифор только проснулся и готовил на примусе дивный по запаху кофе, желудевый с цикорием.

То ли раньше они не видели, то ли это было сделано перед их приходом, — на портрете Сталина на стене были… выколоты глаза. Чем-то острым вроде шила. А может, и ножом прокололи зрачки.

Ребята одновременно узрели это и с ужасом взглянули друг на друга. У них отцы погибли на фронте. Они не могли простить такое предательство Никифора.

Виктор навсегда запомнил серые до черноты нагромождения элеватора, а слева от него рассветно-солнечный угол улицы, который пересекают три фигуры. Две — по бокам Никифора. Последний, раз видели его ребята, когда осмелились, наконец, выглянуть из переулка.

Друзья побрели домой. Нет, они не были кроткими. Но и злыми не были.

2006 г.