Марк Ефетов - Света и Камила

Ласковое тепло весеннего солнца пригревало землю; набитые снегом лесные балки вспухли, а кое-где по ним уже бешено мчались мутные ручьи. Мы спустились в город и шли теперь по широкой улице Волгограда. Солнце грело всё сильнее и сильнее. Возле деревьев, у длинной скамейки, выстроились в ряд пять колясок с младенцами. На тротуаре быстро-быстро мелькала верёвочка, через которую прыгали девочки. Всё это и само название улицы Мира было так не похоже на войну, о которой рассказывал дорогой мой попутчик, высокий парень в морской фуражке! На вид ему можно было дать лет двадцать пять. Но так только казалось. Моряку, с которым я познакомился в Волгограде, перевалило за тридцать. Морской ветер всегда сохраняет молодость. Вот почему Владимир Ласточкин казался таким молодым. А он ведь двадцатилетним парнем воевал здесь, в своём родном городе на Волге.

Вдоль всей улицы Мира отблески солнечного золота так играли на окнах и крышах новых домов, вокруг было столько весёлого шума, что действительно не верилось: неужели здесь вот рвались бомбы, снаряды вспахивали асфальт, рушились стены, засыпая камнями людей?

Ласточкин, будто он угадал мои мысли, сказал:

— Было!

Мы свернули с улицы Мира на улицу Порт-Саида — широкую, красивую, с четырёхэтажными домами под один рост — и сели на скамейку. Над нашими головами по синему небу ветер гнал белые облака. Ласточкин задумчиво смотрел куда-то вдаль и говорил:

— Всё то ужасное, что было здесь, на месте этой улицы Порт-Саида, стало забываться. Сейчас вроде бы и не верится, что захватчики бомбили город — квартал за кварталом, — убивая солдат и стариков, женщин и детей, и что сержант Павлов пятьдесят восемь дней держал оборону дома в нескольких шагах от фашистов. А ведь совсем недавно я видел, как бомбили и жгли мирный египетский город Порт-Саид. Помните, как мы — Советский Союз — предупредили захватчиков: прекратите бесчинствовать! К счастью, это подействовало: захватчики ушли. Сейчас в Порт-Саиде так же тихо, как здесь, у нас. Да, войны нет. А горе она оставила. Сколько горя! И надо сделать так, чтобы это больше не повторилось. Никогда…

Весь вечер я провёл с Ласточкиным. Я подружился с Володей, а затем и с его товарищами, моряками советского теплохода, которые в эти дни проводили отпуск в родном городе.

Каждый раз, когда я бываю в Волгограде и прохожу широкой и красивой улицей Порт-Саида, я вспоминаю рассказ Ласточкина и его товарищей и думаю о судьбе египетской девочки Камилы.

Передам вам эту историю так, как она запомнилась мне по рассказам моряков.

Когда орудийный выстрел сверкнул в окне, яркий отблеск озарил кровать маленькой Камилы. Осветились чёрные завитушки волос девочки, тёмно-красные щёки и верхняя губа, которая была чуть подтянута к носу, отчего виднелись два белых зуба.

Камила нахмурилась во сне, затем заслонила лицо рукой, раскрыла глаза и негромко позвала:

— Мама!

Мама могла быть только тут, поблизости, в комнате. Камила позвала её ещё раз, но снова никто не ответил.

Девочка спустила ноги на соломенный коврик, и в это время снова точно молния осветила комнату, а затем прокатился грохот, похожий на гром.

Камила заплакала, схватила со стула своё платье и быстро натянула его на себя. Она не могла понять, почему нет мамы — ночью, в грозу, когда страшно от темноты и ещё страшнее от ярких вспышек.

Обычно, когда Камила просыпалась, мама всегда бывала тут же. Успевали уйти отец и старший брат Камилы, Яхия. Однако не случалось, чтобы дом оставался совсем пустым. А в этот раз…

— Мама! — позвала Камила, а потом крикнула громче: — Мама! Мамочка!

Камила старалась вспомнить: случалось ли хоть раз, чтобы мама оставила её ночью в грозу? Да, да — совсем недавно!

В ту душную ночь Камила проснулась от такой же яркой молнии. И гром грохотал, будто большими молотками стучали по крыше. В комнате вдруг стало светло — светлее, чем днём. Камила проснулась тогда от яркого света и увидела, что отец и брат спят, будто нет никакой грозы. А мамы в комнате нет. Камила крикнула тогда:

— Мама!

И сразу же мама появилась в дверях. Мама была тогда совсем-совсем мокрая. От неё пахло дождём, листьями и мокрым бельём, которое она сняла с верёвки на дворе.

— Доченька, Камила, доченька. Не бойся. Я здесь, доченька!

И Камила сказала, прижавшись к маме:

— Я не боюсь. Ты здесь.

Да, так оно и было. Значит, и сейчас мама войдёт в дверь, обнимет Камилу, и ей от этого станет тепло и спокойно.