Марина Москвина: Моя собака любит джаз

— Милая, родная, — обратился Василий Васильевич к маме. — Вы похожи на этот цветок. А когда вы состаритесь, я куплю вам саксофон. Это будет умопомрачительная картина: маленькая старушка, сухонькая, наяривает на саксофоне…

Повисло астрономическое молчание.

— Но позвольте, Василий Васильевич, — проговорил наконец мой папа. — Есть здравый смысл! И какая-никакая, а честь! У нас абсолютно укомплектованная ячейка!..

— Возможности жизни безграничны, — сказала мама. — Миша! Я поняла: мой идеал мужчин — не только сутулые и долговязые, но также маленькие и шарообразные.

— Вы режете меня без ножа, — простонал папа. — Василий Васильевич художник, он завазюкает нам всю квартиру.

— Я буду аккуратно! Вот увидите! — просился Василий Васильевич.

— У нас тут что?! — взревел папа. — Львиный прайд? Племя тумбо-юмбо? Василий Васильевич, дорогой, мы с удовольствием встретимся с вами, даже устроим ужин в вашу честь…

— Не надо ужин, — заартачилась мама. — Столько возни!

— Можно же сосиски! — прошептал папа. — Люся! Люся! — воскликнул он. — Я проштрафился? Я говорю тебе мало ласковых слов?

Мама подошла поближе и заглянула ему в лицо.

— Ты мой, — сказала она, — самый лучший, любимый, единственный Миша!

— А он? — грозно спросил папа.

— А он наш единственный Вася!..

— Я умоляю вас, станьте моей семьей, — подхватил Василий Васильевич. — Мы устроим праздник, бразильский карнавал. Мы будем танцевать в набедренных повязках и жечь бенгальские огни. И мы еще увидим небо в алмазах!..

— Возьмем его! — мы с мамой закричали. — Возьмем! — И заплакали.

— Ну ладно, ладно, — сказал папа, — ладно, только не плачьте!

Как здорово мы зажили! Не было никакой неразберихи. Теперь, когда у нас с мамой их стало двое, мы вообще ели один раз в день, но очень плотно и на ночь.

По воскресеньям к нам бабушка приезжала с котлетами.

— А вот и котлеты! — завидев ее, говорил Василий Васильевич.

— Редкий зять, — радовалась бабушка, — так любит свою тещу, как мои Вася и Миша.

Спали они со мной в детской — валетом. Мама к нам зайдет, укроет их, меня посмотрит, поцелует и отправляется к себе.

А как они дружно ходили в магазин!

— Давай мы понесем, — кричали они маме, — все сумки! Все-все-все! Давай все! Иначе зачем тебе мужья?

— Чтобы их любить! — отвечала мама.

— Нет! — кричали они на всю улицу. — Чтобы носить тяжести! А ты будешь нести одни цветы и укроп.

Василий Васильевич настоял, чтобы мы взяли его фамилию и стали Антоновы-Авдеенко. А мой папа поставил условие, чтобы он стал Авдеенко-Антонов. Единственный раз они не поладили, когда Василий Васильевич попросил меня, чтобы я в своей жизни пошел по его стопам.

— Только через мой труп! — сказал папа. — Будет художником — будет жить очень бедно. Лучше пусть идет в армию, обмундирование дадут, бесплатная еда…

Василий Васильевич надулся и долго ни с кем не разговаривал. Наутро, в предрассветной синеве, он разбудил папу.

— Михаил, — недовольно сказал он. — Вы брыкаетесь.

— Тысяча извинений, — забормотал папа. — Мне снилось, что я тону.

За завтраком, между яичницей и чаем, Василий Васильевич объявил, что он уходит в другую семью. Мы чуть не умерли с горя, когда это услышали.

— Василий Васильевич! — сказал папа. — Мы проштрафились? Мы говорим вам мало ласковых слов?

— Я там нужнее, — ответил Василий Васильевич.

Мама плакала. Папа метался из угла в угол, как ягуар.

— Ума не приложу, — говорил он, — неужели невозможно жить одновременно и тут и там?

— Те узнают, будет тарарам, — объяснил ему Василий Васильевич.

— Иногда люди до абсурда доходят своей какой-то негибкостью! — возмущался папа.

О, швабра, швабра, где моя любовь? Расставаясь, Василий Васильевич подарил нам сухой початок кукурузы.

Иллюстрации Аллы Казаковой

Я вернулся из школы, смотрю: мама сидит грустная около наряженной елки. И говорит:

— Все, Андрюха. Мы теперь одни. Папа меня разлюбил. Он сегодня утром в девять сорок пять полюбил другую женщину.

— Как так? — Я своим ушам не поверил. — Какую другую женщину?!!