Петька выплюнул в траву окурок и опять загорланил, бренча на гитаре, потом посмотрел сквозь сверкающую на солнце листву в сторону подъезда и вдруг закричал:
— Эй, девушка, шире шаг! Не опоздай — другую он подцепит, покрасивше!
— Шпана несчастная! — ответила Люся, Костина соседка по лестничной площадке.
— Девушка! — сипло гаркнул Петька, но Костя резко дернул за гриф гитары, так что Петька чуть не прикусил язык и обалдело выпятил на него глаза: — Ты чего это?
Костя весь потемнел:
— Иди и покричи у своего дома, а здесь не вреди! Что она тебе сделала?
— Ты что, психом стал? — очень серьезно спросил Петька и даже перестал щипать и ударять по струнам. — Скажи своему дорогому папочке, чтоб срочно записал тебя на прием в поликлинику, лечиться надо…
— Ой, ребята, смотрите, кто идет! — оборвал его Гришка и весь подался вперед. Петька с Серегой тоже уставились в узкий просвет между ветвями акаций. — Очкарик! Утильщик! И тетрадь при нем…
— Точно, Сапог! — проговорил Петька. — Сапог своей персоной пожаловал сюда!
В сторону их дома по тихой Канатной улице, обсаженной платанами и кипарисами, быстро шел Сашка Сапожков, прямой и длинноногий, командир школьных следопытов.
— Повезло же нам! — радостно потер руки Петька. — Вот кому надо показать, где раки зимуют!
— А ему-то за что? — глухо спросил Костя.
— За все! Деятель! Артист! Оратор! Речи толкает в актовом зале, будто умней его нет! Несчастный утильщик, а тоже лезет в начальство!
Костя вдруг поверил: они и вправду побьют Сашку, поколотят ни за что ни про что. Просто так, просто потому, что он непохож на них… Непохожий — это же совершенно чуждый, непонятный и даже опасный, и, значит, его надо срочно ликвидировать как самостоятельную единицу — отдубасить или, еще лучше, подравнять под себя. Костя всегда относился к Сашке с нетерпеливым любопытством, но и он тоже недолюбливал его. Нет, не из зависти, не потому, что Сашка снимался в фильмах на кипарисской киностудии, не потому, что о нем передавали по местному радио и писали в газетах, особенно после того, когда его отряд нашел на окраине Скалистого засыпанных в окопчике в годы войны моряков. Дело было в другом. Сашка давно прослышал, что Костин отец воевал в этих местах и даже участвовал в знаменитом десанте морской пехоты: моряки в первый год войны взорвали здесь нефтебазу и почти все погибли. Так вот, узнав об этом, Сашка раз пять приходил к отцу, подробно расспрашивал, как все было, и записывал своим мелким почерком в обтрепанную общую тетрадь с черной обложкой. За это Костя не был на него в обиде, а даже был рад, что в школьном музее боевой славы появился целый стенд о том десанте с маленькой тусклой фотокарточкой отца в моряцкой форме. Косте было досадно, что под стеклом лежали военная отцовская зажигалка, сделанная из гильзы патрона, и фронтовой нож. Сашка выклянчил их у отца. Костя не сумел, а вот совершенно посторонний человек смог!
— Давайте зазовем его сюда, — вполголоса сказал Гришка. — Здесь ни души. Я окликну и начну что-нибудь молоть, ну а вы…
«А что, если Сашка снова идет к моему отцу? — вдруг ударило Костю. — Да, да — к отцу! Узнал, что сегодня он не на линии, не гоняет в своем такси, и решил о чем-то поговорить с ним».
Сашка уже подходил к их дому. Было четко слышно, как стучат об асфальт металлические подковки на его туфлях. Петька с Гришкой и Серегой бросились наперехват. Костя обогнал их. Он стремительно прыгнул вперед, повернулся лицом к Петьке и задохнулся от возбуждения и ярости:
— Трое на одного? Петух, не будь гадом!
— Нас не трое, нас четверо! — поправил его Петька. — Или ты не в счет? Решил заложить нас, Лохматый?
— Если тронешь его, будешь иметь дело со мной! — Костя вырвал из его рук гитару — она растерянно отозвалась всеми струнами; Петька не ожидал такого поворота — побледнел и прикусил верхнюю губу; Гришка с Сергеем замерли в ожидании. — Это нечестно! — крикнул Костя. — Не за что его бить!
В это время к подъезду подошел Сашка.
— Привет! — бросил он всем, ответил ему один Костя. — Калугин, отец дома?
— Дома. Пошли провожу, и мне пора…
Сашка был в светло-серой рубахе из тонкой немнущейся ткани с закатанными рукавами и узкими погончиками с черными пуговицами. И, как всегда, в очках. Больших, роговых, квадратных. Без очков его и представить нельзя. Будто и родился в них. Сашка потянул на себя дверную ручку.
Костя, прикрывая его сзади от возможного удара, шагнул следом. Ждал, напрягая спину, — не ударили. И лишь когда за ними захлопнулась дверь на тугой пружине, дружки словно спохватились. Опомнились.
Читать дальше