Иван Симонов - Охотники за сказками

— Это, — говорит, — только вам дивно, а для меня ничего особенного нет. Рядом со мной в поселке бабка Васена живет. Она в стакан с водой глядит и все кругом на сто верст видит.

Вместе с нами дед Савел Туманова слушает и только головой покачивает да улыбнется порой, если мы очень уж удивляться начнем.

— А теперь, — говорит Василий Петрович, — меня наслушались, давайте и сами что-нибудь расскажите. Ну… хоть про лесоруба с молоточком… Присядем на завалинке, — приглашает он.

Ленька и принялся припоминать нашу ночную встречу с лесорубами на битюгах.

Туманову все до тонкости хочется довести, а у Леньки на прибавку к коротенькому рассказу ничего не остается. Были ли у лесорубов какие буквы на молотке, он не знает. В облегчение себе и посоветовал:

— Лучше бы, — говорит, — поглядела бабка Васена в стакан с водой. Там все видно будет.

Лесной инженер при этом совете только пальцем под фуражкой по стриженому виску поцарапал, а у дедушки смешинки в глазах веселее пошли.

— Ладно, в стакане доглядим! — решил Туманов и пришлепнул ладонью себе по коленке. — А пока давайте мыться, бриться, в порядок после дороги приводиться.

И мы понимаем, что теперь лесной инженер хочет наедине с дедом Савелом поговорить.

О чем беседуют взрослые, всегда любопытно послушать. Но мы порядок знаем, умеем любопытство пересилить. Поэтому быстро находим каждый себе дело: Костя Беленький пошел в шалаш, чтобы сено на постели перетряхнуть, мы с Павкой Дудочкиным взялись сучья для костра заготовлять, а Ленька Зинцов с Борей под берегом с удочками пристроились. Они и слышали разговор Туманова с дедушкой.

— Из какого стакана секреты тебе известны? — спросил дед Савел и засмеялся.

— Вот из этого, — так же весело ответил Туманов и достал из нагрудного кармана френча письмо в голубом конверте.

— Ого! — оживился дедушка. — Значит, пишет Зеленый Дол? Может быть, к нам на жительство собирается?

— Тебе привет и пожелание здоровья. А насчет переезда на Белояр, как всегда, молчок.

— Да!.. — вздохнул дедушка. — Деревня, мала она или велика, все деревня, люди. И до города рукой подать. А лес — он все лес: сосны да ели. Кому охота в такую глушь забираться! Сороки — и те только летом в лесу любят жить, а на зиму все к деревне поближе летят… Да-а!.. А молодому человеку, само собой понятно, и тем более на людях быть охота… Да-а!..

Всего несколько минут тому назад веселый и разговорчивый Туманов сидел рядом с дедушкой задумчивый и безмолвный.

Ленька, выскакивая из-под берега за пойманной рыбой, видел, как он курил папиросу за папиросой. Буран, упрятав голову между лапами, лежал спокойно. Один дедушка говорил негромко, находя новые зацепы к продолжению речи, будто специально старался перебороть тишину, не дать ей силу взять.

— А у меня полвека тут прокатилось… Да-а… И никуда меня отсюда не вытянешь. Привык. Сам говорю, сам себя слушаю. И то порой бывает… Уныло одному, если дела не находишь. Ребятишки вон пришли — с ними скучать некогда. Сказки бы им рассказывать с утра до вечера, а тут эта история… Да-а… Слышишь ли, Петрович?

— Ага!

— А ты не горюнься очень-то. Может, того… И соловей в другое место перелетает, если первое гнездо его подруге не нравится. И это бывает. Может… уж если такое дело…

— Получается, что мне надо в другое место перелетать, повеселее жизни искать, — крепко затянувшись и далеко от себя отбросив папиросу, сказал инженер. — Не нравится мне это. Дурно такой поступок называется.

— Не в слове дело, — сказал дедушка.

— И в слове тоже… Ну, Савелий Григорьевич, допустим, посочувствует и скажет: «Переехал». А другой скажет: «Сбежал!» И правильно скажет! Это то слово!

На «то» Василий Петрович так шлепнул себя ладонью по коленке, что Буран вздрогнул и поднял голову. А Туманов — письмо в карман, френч одернул и такие глаза сделал, словно сам на себя рассердился.

— У Чапаева, — говорит, — даже слова «отступление» не существовало. «Нет, — говорит, — у нас в армии такого слова. Забыть про него». Ну, а если кто робел в атаке и бежал…

И Туманов лицом и приподнятой для энергичной отмашки рукой так изобразил свое отношение к недосказанному, что ясно было — это хуже, чем просто не жить.

— Ладно! — сдержал он себя. — Об этом хватит. Не за тем меня целых два года по лесному делу школили, чтобы еще через два в число сбежавших записывать. Мы еще и в бору повоюем!

Обернулся к деду и спросил весело:

— Повоюем, Савелий Григорьевич! И дедушка прояснился: