Любовь Воронкова - Где твой дом?

— Мне некогда, Савелий Петрович, извините. Им есть пора.

— Пожалуйста. А я, кстати, и посмотрю, как у вас идет дело.

— Давайте кормить, — сказала Руфа подругам, засучила рукава и взялась за бадейку.

Аня заторопилась, обо что-то споткнулась, что-то уронила.

— Ну, ну, чего так спешить, — мягко сказал Савелий Петрович, — успеют, не помрут.

— Они свои часы знают, — возразила Аня. Но тут же засмущалась и убежала в кладовую.

— Ну ладно, уйду, — усмехнулся Савелий Петрович и медленно пошел по берегу, — не буду вам мешать.

Ему не хотелось уходить отсюда. Ему приятно было глядеть на белое стадо, на расторопных молодых работниц, на их слаженную работу.

«Эх, кабы все так работали! Мы бы наверняка на первое место по области вышли».

А сам все ждал и ждал, что наконец появится Женя.

Руфа и Аня с полными бадейками корма вышли из-под навеса. Утки с криком окружили их.

— А слышали, — сказал директор, — у Веры-то лисица побывала.

— Слышали, — ответила Руфа, накладывая корм в корытце. — А что ж, она не дежурила, что ли?

— Да разве уследишь? Вот теперь мы ребят послали с ружьями — караулить лису. Смотрите, как бы к вам не переметнулась.

— Пусть попробует, — закричала издалека Клава, — мы ее голыми руками поймаем!

— Так она вам и далась, — поддразнил ее Савелий Петрович, — уснете, а она тут и есть.

— Мы никогда не спим на дежурстве, Савелий Петрович, — возразила Руфа.

— Да у вас тут и поспать-то негде. Может, вам вагончик поставить, как у трактористов?

— Нет, нет, — почти испугалась Руфа, — нам нельзя спать. Тут как раз все на свете проспишь. Нет, нет! Да ведь и утки всю ночь тоже не спят — то на воду, то к кормушкам, то опять на воду…

— А Женя, скажете, тоже не спит?

— И Женя не спит.

— Не спит?! Всю ночь?

— Всю ночь не спит.

— Скажи пожалуйста! Не ожидал.

— Уточек жалко, — добавила тоненьким голоском Аня. — А вдруг с ними что случится? Мало ли! А они же вон какие — совсем беззащитные. Чем они защищаться-то будут?

«Ох, и чудаки, совсем чудаки еще, — повторял с усмешкой Савелий Петрович, возвращаясь в совхоз. — Не потому кормят, что надо уток откормить, а потому, что «уточки есть хотят»; не потому сторожат, что утки могут пропасть и план провалится, а потому, что «уточек жалко — они же ведь беззащитные»! И кто знает, — вдруг задумался он, — может быть, так и надо работать, как эти девчонки? Может, прежде всего любить надо, беречь надо, жалеть, а тогда и план сам собою выполнится? Может, эти «чудаки» дело получше, чем мы, поняли?»

Савелий Петрович отправился на молочную ферму. Оттуда — в поле, на кукурузные участки. Надо было переключиться, успокоиться, остыть, чтобы потом обдумать как следует, что произошло, и решить, что делать дальше.

Хорошая, породистая телочка, родившаяся сегодня ночью, немного утешила его. Молодая кукуруза, густо зацветшая в долине, тоже порадовала. Вот скоро осушат болото, земли прибавится, а значит, и кормов будет больше. А прибавится кормов — прибавится скота и птицы…

Но подумал о птице — и тут же мысли его вернулись на злосчастный Верин птичник. «Туда нужно бригаду. Пускай народ собирает, если одна ничего сделать не может. А вообще, следовало бы выгнать ее за такие штуки, вот что! Впрочем, рано еще решать, пускай все перекипит. А то решишь сгоряча да и не расхлебаешь потом».

Савелий Петрович шагал по меже кукурузного поля, длинные упругие листья дружески касались его плеча, словно упрашивали не сердиться, не волноваться. Но разве так просто справиться со своим горячим характером? А тут еще районная газета наседает, требует сведений о Вере, о том, как выполняет она свои необыкновенные обязательства. И, словно в насмешку, спрашивают: нельзя ли привезти к ним экскурсию, ферма ведь показательная. Только этого не хватало — протрубить по всему району о своем провале.

Савелий Петрович круто повернул обратно и зашагал к машине, которую оставил на дороге. Но не прошел и десяти шагов, как ноги у него онемели и глаза остановились: по тропочке, тесно касаясь друг друга плечами, шли Женя и Арсеньев. Шли и ничего-то вокруг не видели! Смотрите, пожалуйста, на нее, на эту девчонку, на эту «от горшка — два вершка»! А этот-то нахал, жену где-то спрятал, а сам вон что разделывает… Ишь ты, уставился на нее со своей сладкой улыбочкой!

— Этого еще не хватало! — осипшим от негодования голосом буркнул Каштанов. — Скажите пожалуйста!

Как раз только что утром у них с Арсеньевым произошла очередная стычка. Каштанов распорядился собрать старших школьников на прополку. Арсеньев, правда, помог организовать это. Но двоих — Шорникова и Шаликова — не отпустил: они, видите ли, заняты в кружке самодеятельности и выступают сегодня в поле, в бригадах… И ведь все время так. Каштанов распоряжается, а у Арсеньева свои планы. Не признает единоначалия, и все. Но что сделаешь, если для парторга Арсеньев всегда прав?