Любовь Воронкова - Где твой дом?

— Ты права, Руфа.

— Прежде всего — освоим свою работу. Азбуку освоим. Или как у музыкантов — гамму. Чтобы с закрытыми глазами знали — и как рацион составить, и что для чего. А потом — думать. Вот придумали же доярки беспривязное содержание коров. Придумали же ученые гербициды сорняки уничтожать. Помнишь, как один тракторист, бригадир Яковлев, на съезде комсомола рассказывал?.. Самую тяжелую физическую работу они на машины переложили. На плечи машин. Так и сказал — на плечи машин. А мы что? Надо и нам думать, работать головой, а не то что — растащил по кормушкам готовые корма и спать пошел.

— Да, да, — подхватила Женя, изумленная перспективами, которые сегодня так внезапно и заманчиво раскрывались перед глазами, — о механизации надо думать. Почему это мы в бадейках корм по корытцам разносим? Пускай транспортер какой-нибудь. Помнишь, было в газетах, ребята где-то под Ленинградом всю птичью ферму механизировали? А мы что?

— Правильно! Заявление механизаторам подадим! — Руфа потеряла свое обычное спокойствие. — Женька, Женечка, ты меня сегодня совсем растревожила, ты меня заставила думать. Видишь, как ты мне нужна, Женя! Ты мне очень нужна!

Они еще долго разговаривали, что-то прикидывали и придумывали. Вот взять еще и такой вопрос. Об утках — чтобы в птичнике им было хорошо — заботятся. А об утятницах никто и не думает. Вон в колхозе «Светлый путь» одна взялась уток разводить, да не справилась, заболела. А почему? Высокие обязательства взяла, а силы-то не хватило. А вот как бы придумать, чтобы и норму высокую сохранить и чтобы работа одной только радостью была?

Желтые отсветы в озере погасли, камыши затихли, уснули, укутанные покрывалом тумана… Женя зябко повела плечами.

— Гляди-ка, ночь давно, а ты еще здесь. Уходи немедленно, уплывай, отчаливай.

Но Руфу одолевали разные проекты.

Может, уголок отдыха устроить, полочку с книгами?.. И территорию в порядок привести. Если взять да выложить дорожки щебнем или кирпичом или мелкими дровишками — что найдется, — тогда и сапоги не нужны будут, в тапочках можно, в босоножках… Пройдешь по дорожке до кормушки, а корм по транспортеру идет, только принимай… А что? Невозможно? Люди вон вокруг земли летают, а нам и это невозможно?

— Прежде всего, Женя, надо добиться настоящего помещения для уток. Чтобы по норме было, просторно. Тогда и утята душить друг друга не будут, и мы не будем так мучиться.

— А почему ты не потребовала?

— Я требовала… — Руфа замялась. — Савелий Петрович сказал, что везде так…

— А ты?

— И еще сказал — покажите сначала работу, посмотрим, справитесь ли…

Женя нахмурилась и тихонько вздохнула.

— Он, может, и рад был бы, если бы мы не справились, — это на него похоже. И почему мы все это сами должны придумывать? Ведь он — директор, мог бы подсказать, он же все знает, он же хороший хозяйственник…

— А может… не такой уж хороший? — задумчиво сказала Руфа.

Женя опустила голову.

— Может быть, — еле слышно сказала она.

— Так я пойду. Не уснешь здесь?

Женя энергично затрясла головой:

— Нет, нет. Ни за что не поддамся.

— Смотри не поддавайся. Сейчас особенно глядеть надо. Слышала, что у Веры-то?

Женя встрепенулась, испугалась:

— Что? Что?

— Лисица приходила. Не успели оглянуться — четыре утки лежат с перегрызенным горлом. А пятую унесла. У самой изгородки так и лежат рядком.

— Ой! Когда же?

— Прошлой ночью. Так что — поглядывай.

Женя схватилась за виски — жест, бессознательно перенятый у матери.

— Да если я, проклятый сурок, дам себе уснуть, да если что-нибудь такое… Тогда меня, сонную тетерю, убить будет мало.

Сегодня отцовская лодочка ждала Руфу. Руфа взяла весло, привычным движением оттолкнулась от берега, помахала Жене рукой на прощание. Лодочка вошла в туман, и Руфа исчезла, словно ночное видение. Нет никого, только Женя да березы, да звезда над головой, да еще утки под навесом.

Утки услышали всплеск воды и тотчас откликнулись тревожным лепетом — проснулись.

— Спите, спите, — сказала им Женя, — я здесь, не бойтесь. Вот еще бояки какие.

Женя нарочно говорила вслух, звук ласкового человеческого голоса успокаивает эту нежную, чуткую птицу. Да и самой как-то веселее, когда разговариваешь или напеваешь…

Запад погас. Ночные шорохи ожили в затаенной тьме островка, словно кто-то проснулся там и смотрит на Женю из-за кустов и неслышными шагами подходит все ближе и ближе к берегу, а может быть, уже и спускается в воду. Вон что-то плеснуло в камышах, чуть слышно булькнуло и затихло…