Любовь Воронкова - Где твой дом?

Учиться, учиться. Книги читать. Вот пусть-ка он заговорит с ней о чем-нибудь. Ну, хоть бы о «Войне и мире» — ох, и пристали же к ней с этой «Войной и миром»! Ну ладно, заговорит он, а она уже прочитала, она знает, что ответить на это. Или вот «Тихий Дон»… «Тихий Дон» она читала по-настоящему. Тут она все понимала. А когда похоронили Аксинью, так целый день ходила с заплаканными глазами. И даже об Арсеньеве забыла, для себя читала. Но теперь вот пусть бы он с ней про эту книгу заговорил!..

Девчонки спорят, что этого мало, что надо все время читать — и классику, и современные книги, и переводные… Глупые, да когда же это ей столько прочитать?

— Ничего, — как-то сказала ей Руфа, — вот если кто курит, то как бы ни был занят, а уж найдет время папироску выкурить. Так и тут: выпала минутка — не теряй ее, бери книгу, хоть несколько страничек, а твои!

— А ведь и правда, — пробормотала Вера, — пока утки спят. Ах, пока утки спят, и мне поспать бы… Посмотрю, чего это она мне вчера принесла. Ох ты, какой красавец, какой гордец!

С обложки книги на нее глядел Евгений Онегин — красивый и сумрачный. Вера раскрыла книгу.

— У, стихи! Да что же в них интересного?

Что? Что? Вера так и впилась в страницу. Да ведь это же про нее написано!

Уже и солнце тронулось с полудня, уже и утки закрякали и заходили вокруг кормушек, а Вера все еще сидела над книгой, где кипела любовь и рушились человеческие судьбы…

— Эге, — вдруг раздалось за ее спиной, — утки есть просят, а хозяйка с книжкой!

Такой голос, мягкий, с задушевными переливами, у них в совхозе только у одного человека — у директора.

Вера закрыла книгу, поднялась. Перед ней стоял Савелий Петрович и еще кто-то, незнакомый.

— Вот приехали к тебе из совхоза «Восход». Знакомьтесь.

Вера протянула руку.

— Будем знакомы. Салов, бригадир, — сказал приезжий.

Вера встретила его прищуренный, острый, с хитрецой взгляд.

— Насчет уток, что ли?

— Вроде так.

— Ох, уж и когда эти гости кончатся, — чуть-чуть рисуясь, вздохнула Вера, — и ездят, и ездят.

— Подожди, подожди! — остановил ее директор. — Тут, брат, совсем другое дело. Вот на соревнование тебя вызывает товарищ, обогнать тебя хочет.

Вера сразу подобралась.

— Интересно! Какие же показатели будем брать?

— Обсудить надо, — ответил Салов.

Неожиданно она почувствовала тайную тревогу: хитер, остер, ишь как губы-то поджимает, а глаза — что тебе шилья.

— Можешь с нами сейчас в партком проехать? — предложил директор. — Есть тут кого оставить? Нет? Ну ничего, пришлем кого-нибудь, если задержишься. Садись, поехали!

Стараясь сохранить независимый вид, Вера уселась в директорову машину.

Ну что ж, хорошо, давай посоревнуемся, посмотрим, чья возьмет!

Оказалось, что Салов приехал не один. В парткоме у Анны Федоровны сидели две птичницы из «Восхода»: одна — пожилая, черноглазая, с длинным лицом и острым подбородком, другая — молоденькая, курносенькая, вся в ямочках, с улыбкой, которую не могла удержать.

Вере все они не понравились — и Салов, с его хитрющими глазами, и эта длиннолицая, и эта курносая. Ей чудилось, что они поглядывают на нее с затаенной насмешкой, заранее знают, что победят, и… ликуют…

Принялись обсуждать условия соревнования. Вера слушала надменно и безучастно, а когда Анна Федоровна обращалась к ней: «Ну как, Вера, принимаешь?» — отвечала, еле разжимая губы:

— Принимаю. Чего ж не принимать?

— А что, Вера Антоновна, вы молодых птичниц учите или нет? — звонким голосом неожиданно спросила курносенькая. — Вот-то небось они вас боятся.

— А что я — волк? Кусаюсь, что ли?

— Ну, волк не волк… а суровы.

— Так, значит, порешили дело? — поспешила вмешаться Анна Федоровна. — Можно подписывать?

— Товарищи, — мягко вмешался директор, — мне эти условия как-то не совсем по душе… Что-то они уж очень мизерны… мелки. Как по-твоему, Вера? А? Мы к более высоким масштабам привыкли. Не рядовая ведь все-таки работница вступает в соревнование. Большому кораблю — большое плавание. Как, Вера? А? Не размахнуться ли нам с тобой во всю силу? Не прибавить ли, чтобы уж сделать дело — и прямо в герои?

Птичницы быстро и тревожно переглянулись. Салов прищурился, тонкая усмешка засквозила в его сухощавом, резко очерченном лице.

— Зря, зря вы это, Савелий Петрович, — сказала Анна Федоровна, — надо брать цифры реальные. И дела делать реальные. Зачем по-пустому-то размахиваться?