Любовь Воронкова - Где твой дом?

— Иду.

И тут же позвонила в клуб:

— Григорий Владимирович, пожалуйста, к директору. Вопрос по вашей части — торжественную встречу устраивать нужно. И, пожалуйста, напишите заметку о Вере — в многотиражку дадим.

В этот день, развернув областную газету, Савелий Петрович увидел на первой странице портрет Веры Грамовой.

— Зд о рово! — самодовольно крякнул он. — Вера Антоновна Грамова из совхоза «Голубые озера»! Ага! Из сов-хо-за «Го-лу-бые о-зе-ра»! И не из какого другого. То-то же!

И тут же, схватив трубку, позвонил домой:

— Лиза, пускай Женя придет за газетами сейчас же… Ну, потому что вам всем прочесть надо. И соберитесь все, ну, приоденьтесь, что ли, — Веру встречать будем. Ну, потому что с наградой едет!.. При чем ты? Да при том, что ты — жена директора совхоза, а работник этого совхоза из Москвы с наградой возвращается. Понимаешь? Медаль!

Женя долго смотрела на портреты Веры. Узнать ее было трудно. Волосы коротко подстрижены и уложены в локоны. Черты лица резкие, глаза словно обведены черной тушью. Будто и красивее, чем всегда, а будто чем-то гораздо хуже…

Но все-таки как это необыкновенно — портрет Веры в газете!

Вот жила и жила себе простая работница, работала изо всех сил, кормила уток… И никто про нее не знал. А кто знал, так особенно ею не интересовался — ну, Вера и Вера, утятница в большом фартуке, в сапогах, кое-как причесанная, с волосами, запрятанными под платок… И вдруг — на всю область! Ведь сколько людей — тысячи! — развернули сегодня утром газеты, и вот — Вера смотрит на них с газетного листа, и люди на нее смотрят. И медаль у нее на груди. Вера неожиданно поднялась так высоко, как не всякому доведется.

Женя медленно сложила газету.

— Ты будешь одеваться или нет? — окликнула ее Елизавета Дмитриевна. — Переоденься все-таки, народ соберется.

— Так не на меня же глядеть будут, — возразила Женя, — мне-то что выпяливаться?

— Наталья, поговори ты с ней, пожалуйста! Ты ведь знаешь, что я их с отцом не понимаю.

— Я удивляюсь, Жека, — тетя Наташа полезла в шкаф за праздничным платьем для Жени, — ты молоденькая, теперь только и понаряжаться.

Женя упорно молчала.

— Кто же говорит, чтобы ты выпяливалась? — Елизавета Дмитриевна пожала плечами. — Но, во-первых, там будет Аркадий Павлович…

— Так что мне, для него наряжаться, что ли?

— …а во-вторых, не забывай, ты все-таки директорова дочка.

Женя совсем рассердилась:

— Ах, вот что! Директорова дочка! Я прежде всего — это я. А я — это еще ничто. Я еще ничего в своей жизни не сделала. А значит, ничем я не лучше других. Вот и все! — Она выхватила из рук тети Наташи платье и снова повесила его в шкаф.

— Ты что-нибудь поняла? — осведомилась Елизавета Дмитриевна, вопросительно глядя на сестру.

Тетя Наташа молча пожала плечами.

Елизавета Дмитриевна, вздохнув, поправила перед зеркалом прическу.

— Наталья, дай мне, пожалуйста, носовой платок, а то еще расплачусь там, знаешь, ведь речи будут, поздравления, а это всегда так волнует! Женя, ты идешь или нет?

— Иди, мама. Я к Руфе забегу.

Но Женя не пошла к Руфе. Одинокой тропкой, что вьется за огородами, она медленно шагала к правлению, где собирались встречать Веру.

«Что со мной, — думала она, — неужели завидую? Неужели я такая подлая? Почему я не радуюсь, как все люди, почему я просто реветь готова?!»

Ветерок, будто стараясь успокоить ее, плескал и плескал ей в лицо озерной прохладой, и Женя понемногу пришла в себя.

«Ну, давай разберемся, — обратилась она к самой себе. — Значит, завидуешь? Только честно — завидуешь?.. Да, пожалуй, завидую. Кто такая Вера? Шести классов не окончила. «Войны и мира» одолеть не могла. А я — первая ученица, способная, много читала… И я — ничего! Ничего! Ну и что же? Сейчас ничего, а потом буду — чего. Работать буду. Я же, образованная-то, могу сделать больше, чем Вера… Могу, конечно. Но почему же не все это могут, даже и очень образованные? Или это люди родятся такие особенные? Не понимаю, не понимаю. Талант у них на это, что ли? То Ангелина была, то Малинина, то Долинюк, то Вера Сидора… А теперь вот наша Вера. Кто они такие? Почему они такие? Чем они особенные?»

Тропочка выбежала на открытое место. Вот и правление видно. У крыльца народ. Пришли рабочие совхоза, пришли доярки, работницы свинофермы… Вон и отец стоит на верхней ступеньке начищенный, наглаженный, при галстуке. Сзади — его секретарша со своим прямым пробором, сухой, чуть сгорбившийся бухгалтер Иван Иванович… Тут же и Анна Федоровна в белоснежной кофточке с гранатовой брошью, и зоотехник Никанор Васильевич, и жена Никанора Васильевича стоит, сложив на животе полные белые руки… И, конечно, Женина мать. Елизавета Дмитриевна, приподняв подбородок и сложив губы сердечком, стояла впереди всех, на самом виду. А около крыльца, в тени деревьев, толпилась кучка молодежи. Среди них Женя увидела светлую голову Руфы.