Сергей Артамонов - Бунт на корабле или повесть о давнем лете

Но они заметили, Сютькин и Витька-горнист. И подушку мою мне бросили. Грязная она, по ней ногами ходили…

— На, держи, — сказали они мне. — Не притворяйся, что спишь. Ещё ответишь за Герин живот. Попомнишь!

— Опять Табаков! — сказала старшая вожатая Полина. — И драку затеял, и до чего дошёл — на вожатого напал! Позор!

Она ещё и сама, видно, толком не разобралась в том, что и как было, но ведь должен же быть виноватый, если что-то случается. А меня она уже знает: я — врун!

Раз что-то произошло — кто-то должен ответить. Это закон. А уменя подушки как раз не оказалось на месте…

— Что, попался, который кусался! — сказал Сютькин.

— Давай вставай! Пошли, — сказал Витька-горнист.

Привели его? Хорошо, — сказала Полина им, а мне: — Ты ступай на веранду совета лагеря, сиди там и жди. После полдника будем решать, как нам с тобой быть. Хулиган!

Я не хулиган и ничего не делал. Можете у всех ребят и у Шурика Ломова спросить, если мне не верите.

— Он спит, твой Ломов. — И Сютькин ухмыльнулся. Я вспомнил, что Шурик действительно будто и вправду спал, когда они меня уводили: и дышал так, и не повернулся! Но я-то знал, что он не спит, и он знал, что я знаю! Испугался, что ли?

Пока меня вели, Витька по дороге прогорнил подъём, так что я шёл — смешно сказать! v- как король какой-то: со свитой и с трубадуром… Вернее, как пленный король.

Они заперли меня на пустой веранде, а сами пошли полдничать.

Но ничего смешного не было, особенно потом, когда они меня стали разбирать за всё это. Собрались и вожатые, и совет лагеря, и Галя с Валей там были, и Сютькин, и Витька, и другие ребята из нашего отряда, которые все тоже дрались подушками не хуже моего.

Только я-то стою перед ними, а они сидят за столом. Не было лишь Спартака — третий-ближний отряд как раз находился в походе. И мы бы пошли после них, да теперь не поведёт нас Гера. Пропал походик… Они только вчера ушли на два дня с ночёвкой… Вот бы и мне с ними! Я бы котёл тащил и выучился бы разжигать костёр одной спичкой. Я ведь уже пробовал это делать в своём шалаше… А ещё лучше, если бы они ушли попозже и сейчас был бы тут Спартак вместо этой мамы Карлы, которая даже слушать меня не хочет. Что ей сказал Гера, тому и верит. А он-то и сам ничего не знает, ведь он спал! Ведь мы целый час воевали подушками прямо над его головой, а он даже не шевельнулся, а теперь говорит, что всё знает.

Конечно, ему обидно, что на живот прыгнули, но ведь это не я сделал, а они слушать ничего не хотят, да ещё торопятся — поскорее бы кончить эту волынку! Потому что сегодня на большой веранде решено расставлять и развешивать на стенках глиняную выставку, для которой у меня есть жаба и ещё одна вещь… Теперь уже ни к чему секретничать: я сделал ровную глиняную дощечку с дырочкой, чтобы вешать, а на этой дощечке вылепил свой кораблик с тремя мачтами, со всеми парусами и пушечками в прорезях борта. На корме помещение для жилья, мостик с рулевым колесом и сигнальный фонарь.

«Жалко только, что нет здесь теперь Спартака — он бы меня выслушал, он бы поверил мне!» — так думал я, ещё и не представляя себе, что ждёт меня впереди.

Я стоял перед ними и злился на них за то, что все они — вот, расселись, как фон-бароны, а я, я стой теперь перед ними! И я-то как нарушитель, а они как судьи. Даже сначала и я сел — не хотелось мне перед ними стоять. Сел я на краешек стула. А мне сразу и Полина и Сютькин:

— Нет, ты стой, ты отвечать будешь. Так что встань и отвечай.

Ну, Табаков, что же ты молчишь? Хулиганить — первый, а отвечать не хочешь? — Это старшая вожатая. — Может, ты считаешь, что не мы правы, а ты?

— Не бил я Геру, — начал я, а все расхохотались.

— Ещё бы тебе его бить! Ну и сказанул! Силач нашёлся!

— Всё равно я его не трогал…

— А вот товарищи твои говорят, что ты дрался…

— Да вы лучше у них спросите, где они в это время были, — начал было я про Сютькина и про клубнику, но потом сообразил, что так выйдет, будто ябедничаю, и сказал: — А они мне не товарищи, если всё на меня валят…

— Это почему же так?

— Да он вообще — перебежчик, — вмешался Сютькин, — он с отрядом только в столовую ходит, а так весь день в третьем-ближнем пасётся или вообще неизвестно где… У него все друзья «ближние».

— Вот видишь! — сказала мама Карла. — Твои же товарищи на тебя обижаются!

— Да это не так, — стал я объяснять, — я с одним только Ломовым дружу, а он из нашего отряда. Да и не всё ли равно, с кем водиться?..

— Не умничай и не уводи в сторону, а то мы лишь теряем время и ни с места, — оборвала меня мама Карла.